Глава 1. Арена
Рэрн
Арена шумела, но даже многотысячная толпа оказалась неспособна заглушить шум крови. Требуя хлеба и зрелищ, разгоряченные и взбудораженные зрители скандировали:
— Рэрн! Рэрн! Рэрн!!!
Кричали до осипших глоток уже привычное имя, с азартом стягиваясь все ближе: к парапету. Они все смотрели на меня, ожидая рокового удара. А я не мог. Помнил, как мы договорились защищать спины друг друга до конца. Только это было до того, как все наши сегодняшние враги, порубленные, исколотые и изуродованные, полегли рваным полукругом, отметив раскаленный под солнцем песок своей кровью.
Он смотрел на меня с болью и, тем не менее, решимостью отдать свою жизнь. Я видел, как неуверенно Маркус направлял на меня окропленный наконечник копья. Толпа не увидит его эмоций, но не я. Он не станет нападать, и без того едва-едва держал оборону. Маркус выдыхался быстрее меня: он был всего лишь человеком.
Мы медленно обходили друг друга, пытаясь привести дыхание и мысли в норму. Пот лился градом, смешиваясь с моей и чужой кровью, но я чувствовал странный прилив сил перед последним рывком в пропасть. Маркус же становился все мрачнее, чуть неуклюже ступая между телами, пока не запутался в растянутой над трупом сетке. Первая мысль: успеть подставить плечо. Нельзя. Толпа требует зрелищ, плоти, крови. И мою мертвую душу — тоже. Сегодня я должен убить друга. Я могу идти только вперед, нагромождаться тенью, отвечая на безнадегу жертвы своей собственной.
Я занес изъеденные временем и замазанные вязкой черной кровью мечи, одним ударом уверенно ломая хлипкое древко его копья. Половинки резко вылетели из рук Маркуса, словно щепки под ударом топора. Он уже готов. «Маркус, дерись!» — хочется выкрикнуть, но я лишь крепче сжал зубы, на которых скрипел мелкий песок, с отвращением обводя взглядом заполненные трибуны. Останавливаясь на Золотой ложе. Ублюдский работорговец, который одним движением руки способен лишить нас жизни.
И он принял решение.
Трибуны благоговейно загудели, ожидая финала. Смерть побежденному. Я занес меч — палач, исполняющий приговор. Маркус не сопротивлялся, покорно и почти спокойно ждал последнего удара. В его взгляде я не видел ни одной эмоции. Словно это было единственно правильным выходом после ада, через который мы прошли вместе.
И я ударил. Намеренно не пытаясь даже задеть. Меч с хрустом, который я не мог не услышать, прогрыз грудину лежащего рядом мертвеца. Второй укороченный меч я просто выпустил, демонстративно протянув Маркусу освободившуюся руку. Так было правильно.
«Пока есть надежда, есть жизнь», — как-то он сказал мне, полуживому после очередного наказания. Легко и просто, но память сохранила это воспоминание. Теперь настал мой черед напомнить то, во что я хотел бы по-настоящему поверить.
Я помог Маркусу подняться, ощущая дрожь его тела: последствия большой нагрузки и напряжения, но не страха. Он смотрел с благодарностью проигравшего, но без намека на радость или облегчение. В конце концов, мы оба знали последствия. Но все же сегодня нам повезет умереть вместе от рук врагов, а не друзей.
Под возмущенный гомон на арену ворвались легионеры. Мы почти одновременно опустились на колени, чуть заведя руки за спину. Страшно не было. Я не мог больше играть на потеху публике, зная, что каждый из них будет рад моей смерти так же, как и победе. Но оставались последние аккорды, последнее показательное милосердие.
Все остальное продолжится позже, когда трибуны опустеют. Когда экзекутор возьмет в руки более страшное оружие, чем копье и меч.
Эвели
Жара, невыносимая жара вытягивала из меня все соки даже в тени высокого шатра. Пот противными крупными каплями стекал по спине и лицу. Лучше уж холод, от которого немеют конечности, чем медленное и мучительное обезвоживание под лучами позднего летнего солнца. Но я не могла себе позволить проявить недовольства, сегодня мне отвели другую роль. Рабыни-опахальщицы с опаской смотрели куда-то мне под ноги, каждый раз дергаясь от вскриков, приносимых ветром с тренировочной площади, будто подставляли под удары собственные спины. Не в меру пугливые. Не сомневаюсь, что господин Риизу приложил к этому немало усилий. Впрочем, меня это никак не касалось.
Поднявшись по каменным ступенькам — настолько горячим, что жар чувствовался даже через сандалии, — я блаженно вступила в тень и улыбнулась вставшему меня поприветствовать мужчине.
— Дорогая моя! Вы просто прекрасны! — льстиво поприветствовал прокуратор*, ловко подхватывая мою руку. Его узкие серые глаза смотрели прямо на меня, губы растянулись в благодушной улыбке. Опасный человек, но не лишенный этикета. Дольше трех секунд рассматривать мой скромный белый наряд, украшенный на поясе простой вышивкой, он не посмел.