Будь сегодня другой день, я бы изогнула бровь и всеми силами вытянула из него потенциально ценную информацию о связи с повстанцами, ведь такие детали их подпольной деятельности он не мог придумать сам. Но день оказался не тот.
— Возможно. Но сейчас это уже не важно.
Виновны или нет, не это имело значение. Служба должна кого-нибудь обвинить, чтобы держать народ в узде. Чтобы все боялись и жили с этим страхом в покорности и преданности абсолютной силе. Конечно, гладиатор мог о таком и не задумываться. Куда рабу до подобных политических ходов. Хотя, раз он был Темным, то раньше принадлежал точно не к низшей касте. Но я думала об этом очень часто. Может, даже слишком, пока в конце концов не смирилась с тем, что все равно неизбежно.
Мысли увели меня от этого разговора достаточно далеко, так что я не смогла сохранить лицо, услышав его тихую, но настойчивую просьбу.
— Спаси их, — я даже не среагировала на вдруг появившееся «ты», что раньше всегда цепляло и заставляло возвращаться к очень неприятным воспоминаниям.
Какого черта он меня об этом просит? Это не мое дело, а этого города, который не смог спрятать от цепких глаз свои секреты. Пусть куратор и был мастером идти по следам, ополченцы тоже не были слабаками, раз до сих пор существовали. Но в этот раз оказались на шаг позади, и за это им придется заплатить. Он же ополченцем не был. Нет, он был рабом, и гладиатором, который убивал быстро и хладнокровно. Который убил и моих людей — скорее, уже на одного больше: хороших вестей от Лекса так и не было. У такого существа не должно быть жалости или сочувствия. Но, видимо, что-то все-таки было, и, я уверена, именно это вынудило Киана молчать.
— Что ты сказал? — на этот вопрос он опустил глаза.
— Я знаю, что ты можешь. Невиновные не заслуживают такой смерти. — Я понимала, почему он сделал акцент именно на этом слове. В южной провинции казни растягивались на долгие часы, и каждую секунду, положенную на страдания, жертвы были в сознании. Мне посчастливилось не присутствовать на уличных казнях, но из увиденного за семь лет с лихвой хватало всего остального. Значит, ему тоже сложно было отгородиться от намеченной демонстрации. Только здесь не о чем разговаривать.
— Твои домыслы — не повод сомневаться в приговоре куратора, — оборвала я.
— Это не домыслы. Эти люди — не мятежники. Ополчение еще ни разу не строило подполье под торговыми площадями.
— Или мы просто нашли первое. — Не скажу, что его слова были лишены смысла. Скорее всего, пойманные просто занимались контрабандой. — Какое тебе до них дело?
— А тебе никакого? — зло выкрикнул он, позволяя ненависти выступить вперед. Так намного лучше. Теперь я видела его настоящего: уже не бледного и покорного, а воина, каким он был на Арене, когда отказался убивать. Видела и теперь понимала, что в этом человеке нет и капли покорности судьбе. В этом я ему позавидовала.
Почему-то сразу я не сопоставила простые вещи и из-за этого сделала неверные выводы. Но, смотря сейчас в его глаза — полные такой знакомой уже ненависти, — я поняла причину его расчетливости и беспощадности. На наших одеждах не было символики императора, но в тот момент гладиатор увидел, как я орудую кнутом. И этого оказалось достаточно. Невероятно.
— Служение Императору не означает заботу о подданных?! — меж тем он продолжал распаляться все больше и больше, кажется, даже не заботясь о возможных последствиях.
Его вопрос был справедлив, но на него нечего было ответить. Не я решала, что хорошо для Империи, а что плохо. Если ему я казалась офицером, нужно было показать сразу то, что много лет назад доказали мне: я только пешка. Но не сейчас. Лучше безразличие, чем проявление слабости.
— Сбавь тон, если не хочешь, чтобы я завершила то, что начал прокуратор.
— Я этого не боюсь, — с вызовом и яростью проговорил он сквозь стиснутые зубы. — Можешь хоть до костей меня засечь.
— Так и сделаю.
— И я сам встану на колени, только помоги им. Послушай толпу, они не хотят их смерти, — с этим я была абсолютно согласна. Смотрела уже на процессию: было бы солдат меньше, жители разорвали бы их голыми руками. Но не под наведенными стрелами, как было сейчас.
Фактически он только что отдал мне в руки свое тело, предлагая покорность за мою помощь. И совсем не боялся будущей боли: находился только в настоящем и ощущал только то, что может произойти с теми оборванцами, которых голословно назвали ополченцами. А ведь за Киана, выходит, он тоже рискнул свободой. Не так поступают убийцы. Ведь я же… выбрала другую сторону.