— Ты идешь за мной.
Она увидела все.
Эвели
Я просто не поверила. Не мог Киан меня предать даже после моего малодушного поступка показать силу и верность. Все равно: кто угодно, только не он. Я бы больше поверила, что землю из-под ног выбьет один из приставленных ко мне стражей, чертовых надзирателей, которые, как гиены, так и ждут, чтобы… Но только не Киан. Не было в его глазах того, что я увидела бы у перебежчика. Была вина и мольба позволить сказать хоть слово. Но я не позволила: коснулась его, проникая в сознание, как делала уже сегодня и сотни раз до этого. И уцепилась за последние дни, его мысли, разговор с Темным. Проникла еще глубже. У Темного было какое-то имя, которое Киан отказался мне назвать, а после пытался убедить в том, что оно не изменит мое отношение к нему. Но оно должно было изменить. Ощущение, что они давно знали друг друга, мелькало тут и там в его растревоженной памяти, словно просясь быть замеченным. Я бы назвала его лжецом, если бы не умела читать мысли, но я умею. И, даже несмотря на очевидную недомолвку, за те короткие секунды, пока я как истинная ищейка впитывала в себя информацию, я поняла главное: Киан до самой смерти будет мне верен.
И злость прошла. Появилась собственная вина. Я заслуживаю его верности? Из-за нее он поклялся не пытаться спасти друга, наставника, и… кого-то еще. Я никак не могла поймать эту мысль, как будто это был самый важный секрет в его жизни, и он буквально обжигался, стоило мне попытаться прикоснуться. Но не это сейчас важно. Киан рискнул всем немногим, что у него было, чтобы попытаться спасти неизвестных людей. А я даже думать об этом не стала. Вот так. Он пришел к человеку, который имел полное право плевать на все, что происходит, и ненавидеть его за упущенную возможность сбежать. А тот согласился помочь и — невероятно! — дал слово вернуться. Как? Ощутить вкус свободы и свою силу, а потом вернуться в плен, чтобы закончить в одной из камер Ботфорда?
Что за сумасшедшие люди меня окружали… Как на такое в принципе можно согласиться? И как можно испытывать зависть к такой неслыханной дерзости, откуда вдруг взялось это чувство? От встречи с живым воплощением противостояния, на которое у меня самой когда-то не хватило сил? Хватит!
Глупая идея, и пусть внутри что-то шевелится и требует попытаться, если не получится, я потеряю все. Все, ради чего заставляла себя просыпаться по утрам и выполнять эту ненавистную работу вне стен проклятой тюрьмы, из которой, казалось, вообще нет выхода. Если Темный не сможет вернуть силы или их окажется недостаточно, Хантан убьет меня и всех в этом городе. Я знала, что не преувеличиваю.
Нет, этого не будет. Не позволю.
В глазах Киана — ожидание моего вердикта. А что мне ответить? Рич и Арон точно не поддержат его идею и даже близко не поймут то, что чувствую я. Им знать не обязательно. Сделав шаг назад, я с трудом проговорила:
— Ты идешь за мной.
Хоть и знала, что он на ногах едва стоит: все лицо в крови, еще и глаз заплыл почти полностью. Я успела увидеть ссадины на теле, когда задралась его рубашка. Плохо дело. Очень плохо. Поэтому старалась идти медленно, спускалась по лестнице, держась за перила, и незаметно поглядывала через плечо. Киан правда шел как на казнь, опустив плечи и склонив голову до предела так, что волосы полностью закрывали лицо.
Настоящее почти полностью вытеснило из памяти и незнакомца, и допрос, и побег. Я оказалась заперта в рамках воспоминаний и мыслей Киана и чувствовала вину за то, что пробралась так глубоко против его воли. Это было неправильно. Я всегда доверяла ему, но никогда не задумывалась о том, доверял ли он мне. Ответ: да, но я не оправдала его доверия.
Мы вошли в мои апартаменты. Я пропустила его вперед и закрыла дверь. Когда повернулась, Киан уже стоял на коленях перед моим креслом и, медленно выгнув спину, заложил руки за спину. Что же, он сам выбрал, как нам разговаривать.
Я села напротив него, но не сразу нашла слова. Сверху послышалась возня и какая-то брань. Но те разборки меня сейчас не интересовали, только Киан. А что именно я хотела ему сказать?
— Посмотри на меня, — голос был слишком задушенным и в то же время грубым, но так получилось. Он повиновался, только сжался, становясь еще меньше.
— Я все знаю. И о твоей преданности мне тоже. Только ты хотел предать не меня, а власть в лице куратора, ставя под сомнение его решения, — слова давались с трудом: вновь пришлось переступить через совесть, копируя тон тех, кого я до самой смерти буду ненавидеть. Ненавидеть и бояться.