Ему всегда это нравилось: внушать страх и владеть своими жертвами. И душой, и телом. Каждый ищейка проходил через его руки. Слабого человека били и унижали, ломали его надежду и веру с максимальным уроном для психики, чтобы потом из пепла возродился бездушный монстр, не способный на те эмоции, которые делают нас людьми. Роберан был мастером и потратил считанные недели, чтобы сломать мою веру в человечность: сложно продолжать верить, когда пленник соглашается истязать собственную сестру, только бы прекратить свою боль.
Это — причина, по которой я сравнивала цены моей жизни и жизни Ариэна? Рискнуть всем и окунуться головой в неизвестность или закончить то, что начала, и сдать Темного. Этот выбор меня напугал. Такая эгоистичная и циничная мысль, которая, тем не менее, появилась в голове и за секунды полностью завладела моим вниманием. Мой покой за жизнь человека. И я правда могла выбрать. Это был не просто породистый отступник из бывшего состава аристократии — брат самого Императора, которого было принято считать мертвым. Мой билет, дарующий полную власть над собственной жизнью: жрецам не нужно будет пытаться создать искусственную связь между Темным и Светлым, только восстановить родственную. Значит, мои услуги больше не понадобятся. Свобода…
Только вот сейчас я смотрела на Киана, который боялся моего решения, но не имел права с ним спорить. Смотрела долго, не решаясь хвататься за его мечущиеся в хаосе мысли, и поняла самое главное. Поняла свою иллюзию, которую холила и трепетно взращивала, возводя до абсолюта: не будет покоя. Нигде и ни с кем. Никакой мир не даст мне забыть все, что было. Все решения, которые принимала я, но из-за которых страдали другие.
— Прошу Вас. Не надо… его…
Хотелось что-нибудь сломать. Взвесив в руке полупустую колбу с засушенными цветками донника, я бросила ее не глядя, со всей силы. Вслед за расколотым пузырьком на голый пол посыпались осколки овального зеркала. Киан вздрогнул и опустил голову.
— Молчи.
«Ты сломал мою надежду. Может быть, не хотел. Но это ты заставил меня открыть глаза!» — так хотелось закричать на него, ударить за то, что разрушил привычное существование своим чертовым мировоззрением. Нельзя просто идти дальше — извиниться за все плохое и начать исправлять ошибки.
Как мы спасем тех людей от смерти? И даже если получится, что делать дальше? Куда мне идти, кем быть? Кто поверит бывшей ищейке, много лет зарабатывающей себе репутацию бездушной убийцы? Эти вопросы все крепче и крепче затягивали на моей шее веревку. Внутри закипало столько энергии и ненависти. Хотелось направить ее хоть куда-то, чтобы на глаза не набежали опять слезы.
— Выйди. И не вздумай сегодня попадаться мне на глаза, — отчеканила я, и Киан с большим трудом доковылял до своей каморки. Нет, я не была способна думать о его физическом состоянии сейчас. Достаточно было моего приказа караульным никого не выпускать. Хотя я ведь знала, что Киан не станет даже думать о побеге.
За меня решали, мной манипулировали, оставляя лишь фикцию вместо выбора, но когда настало время принять настоящее решение, я стушевалась. Вот она — правда.
Нет, я не имею права решать так: в одиночестве. Оставался еще один разговор, и у меня не было больше времени его оттягивать.
Ариэн
Все опять пропало. Стоило только ухватиться за надежду хоть кого-то спасти, способную вытянуть из этого отчаяния, и она тут же рухнула, как карточный домик. Как будто до этого было мало боли, мало корчившейся у ног рабовладельцев гордости. Мало очередного унижения и мольбы. Но мне больше нечего дать взамен.
Я до сих пор слышал задушенные крики — даже через закрытые окна, и вина продолжала грызть изнутри. Я бы спас столько жизней, если бы смог совладать с ситуацией в прошлом и не позволил эмоциям руководить. Но я позволил. И теперь оставалось только смотреть и слушать, и ненавидеть себя за неспособность вмешаться. Были бы силы, только это желание из разряда невыполнимых.
Я не смотрел на своих караульных, цепных псов, успевших показать свой оскал — которым ничего бы не стоило забить того невольника до смерти. Не слушал, о чем они в полголоса спорят. И старался не гадать, что последует за звуком разбитого стекла этажом ниже.
Наверно, просто пытался исчезнуть, раствориться в спертом разогретом дневным солнцем воздухе. Поэтому, когда ищейка почти что ворвалась в чердачную комнату, отчего-то растеряв всю хладнокровность, я не отреагировал — только поморщился, когда приятный холодный воздух ударил по ногам. Какая теперь разница, чего еще она хочет?..