— Ничего не вышло. Ариэн не нашел, не смог, я не знаю. Вообще не знаю, что произошло.
— Он не вернул силу? — хмурясь спросил он и опустил голову.
— Нет. Я не знаю, что делать, — вопреки необходимости и собственным усилиям паника становилась сильнее. Она была просто невыносимой. Отталкиваясь от стены, я выпрямилась и не без труда сделала шаг в сторону: туда, куда и указал куратор. Пусть его здесь не было, я сомневалась, что меня без труда отсюда выпустят: уже успела убедиться, что он всегда мыслит на несколько шагов вперед. — Что вы хотели сделать, какой план?
— Его… его не было. В городе никто не держал в руках настоящего оружия, только топоры и пилы. Мы хотели расшатать толпу, но…
— Господи… — протянула я, хватаясь за ручку двери. Все, что он пытался сказать, ни к чему не вело. Хаос не поможет спрятаться от стрел и отразить удары мечей.
Из-за двери быстро выскочил мальчишка и, низко поклонившись, почти слился со стеной. От его нервных движений только сильнее начинало мутить, но я сдержалась. Мельком оглядела запыхавшегося ребенка, очевидно, готовившего комнату для ночлега. Лишние глаза и уши мне здесь ни к чему.
— Иди, выспись.
— Благодарю… госпожа, — мальчишка помедлил и, поклонившись еще ниже, исчез в темноте узкого коридора. Видно, научился ориентироваться без света.
Зайдя внутрь, я почти не глядя опустилась на расстеленную узкую кровать и раскинула в стороны руки. И лишь потом вспомнила о желании оттереть запекшуюся кровь.
— Что нам делать? — Борр уперся в стену и сложил на груди руки. В свете одного канделябра я почти не видела его лица и в итоге просто запрокинула голову.
— Какое у вас оружие?
— Только мечи. Мы бы могли разбить стражу на площади, нам бы хватило сил, если бы не стрелки. Они меткие. И завесы никакой нет, чтобы спрятаться. Если еще солнце будет, а так погода бы помо…
— Что ты сказал? — я быстро прервала его, не слыша последних обрывистых предложений и стараясь не потерять еще не сформировавшуюся идею. Села на край кровати и схватила руками доску каркаса.
— Когда?
— Завеса? Завеса, да? Клубы пыли или дыма, или… Чтобы они не увидели, по кому стрелять, или чтобы сбить, тоже… — запоздало проговаривала я мысли вслух, слишком бессвязные и нерасторопные. Вот он, выход! Только так. Никто ведь не поймет. Это словно молния, словно гнев самой Природы. Словно…
По крупицам, маленьким-маленьким зернышкам всплыло мое прошлое, которое я так часто от себя отгоняла. Детская шалость, стоившая кропотливой работы, разрушенной собачьей будки и сильного нагоняя. Память с трудом, но все же подсказывала компоненты и их сочетание. Это и был выход, если только все сделать правильно, если суметь объяснить, если вспомнить и убедиться, что все найдется быстро. Лишь бы только не пошел дождь.
— Слушай меня очень внимательно и запоминай.
Борр коротко кивнул — без особой надежды, но и без скептицизма. Хотя слушать был готов в полной мере. В голове прорисовывался порядок действий — бадьи с высохшими отходами в конюшне, та болотистая местность, где среди сосен выросли не смолистые породы деревьев, зелейная лавка, в которой наверняка можно было найти необходимое — и я не без труда пыталась перечислить все так, чтобы звучало достаточно реально и понятно. Я говорила медленно и уверенно, и с каждым моим осторожно подобранным словом его брови все больше и больше поднимались вверх.
Киан
Стараясь не обращать внимание на не совсем нормальное поведение собеседника, который уже слишком много времени что-то бормотал, наматывая круги по тесной камере, я настойчиво повторил единственный интересующий меня вопрос:
— Так ты сможешь ему помочь? — Фелар вперился в меня непонимающим взглядом, опять прекращая смеяться. Задумался и выдохнул, покачав головой. И на этот раз все же ответил.
— Это несложно сделать, сложно понять, — Фелар заметался по камере, снова не вовремя пропадая из виду. Я вновь услышал, как хлопают по каменистой поверхности голые стопы.
— Объясни, — потребовал я, все больше боясь, что заключенный в который раз перестанет казаться человеком. Сумасшедших среди рабов я видел не часто: обычно, если кто из надсмотрщиков замечал подобные изменения, казнь была быстрой. А у родовых аристократов голова всегда оставалась ясной. Поэтому я никак не мог понять, почему он не мог устоять на месте. Тем более если каждую секунду мучила боль после допросов. Хотя я совру, сказав, что истерика на грани полоумия мне совсем не знакома.