— …Рэрна или Госпожу. Я отвлеку. Давай, — «сейчас они не заметят», — хотел еще добавить, только не успел. Подоспевший стражник с силой ударил рукоятью кнута по двери и встал совсем близко, в упор и с ненавистью смотря на меня. Больше я уже ничего не мог сказать незаметно, а сомнения все равно остались: что именно сказать и сделать, чтобы появился шанс?
— Тебе плохо объяснили твое положение, отребье?
— Меня нельзя трогать, — хищно улыбнулся я, едва выговаривая слова из-за волнения и набирающего обороты безотчетного страха. — Сучка предупредила же, да? — не без труда я заставил себя это сказать, на секунду почувствовав вину перед Госпожой. Вместо ответа пришелся не слабый удар по неубранным вовремя пальцам.
— Я научу тебя разговаривать.
— Собака умеет только лаять, а не разговаривать, — сквозь сжатые зубы огрызнулся я, открыто нарываясь на продолжение, пока Маук медленно отходил назад.
— Роб, иди сюда. Кто-то совсем обнаглел. Роб! — потирая руки, мужчина оглянулся на второго поднявшегося стражника. Правильно, зови и его. Не так и сложно оказалось завладеть их вниманием. Я почти ликовал, понимая, что в такой момент разъяренным псам нет никакого дела до Маука.
— Но… Приказ, — я тихо и жалобно промямлил, пятясь назад, когда услышал звон связки ключей.
— Так никто ведь не узнает, — почти ласково улыбнулся мужчина, отворив дверь и сделав шаг внутрь. Второй последовал за ним, уже ни на что не обращая внимания. Я сглотнул и быстро оглядел почти исчезнувшего в темноте Маука. Сейчас!
***
Удары сыпались со всех сторон. Единственное, что они пощадили — лицо. Днем Рич бил с той же яростью, но не так сильно. Я хорошо прочувствовал разницу. Ребра, не раз уже переломанные еще во времена моей относительной свободы и обучения в столице Империи, словно прогрызали плоть и легкие. Болели перебитые рукоятью кнута пальцы левой руки, напомнила о себе и ушибленная голова. В этот раз я не отбивался, успевая только ставить слабые блоки. Двое на одного — выходило плохо.
Один из них — я почти ничего не видел из-за залившей глаза крови из опять открывшейся раны — поднял меня на ноги и обхватил чуть выше локтей, отчего скобы кандалов крепко врезались в перебинтованные кисти. Тогда на движения не осталось и толики свободы.
Я ждал, что они остановится. Вот-вот. Уже последний удар, чтобы получить удовольствие, но они не останавливались, словно желали проверить мой предел. Я знал, что для таких служак важен лишь приказ непререкаемого авторитета в лице начальника или куратора, здесь же Госпожа была никем. Но забить до смерти просто ради удовольствия?.. С каждым осознанно сильным ударом я все больше терялся. Больно. Слишком больно. Не полностью затянувшиеся раны на спине напоминали о себе каждый раз, когда я невольно ронял голову на грудь и пытался скорчиться. Тело горело, и не хватало сил напрягать живот, но стоило его расслабить, и боль удвоилась. Как будто кулак не просто впечатался во внутренности, а размазал их по шершавой поверхности стен. Сдержать крик не удалось, и лишь тогда, заскулив что-то совсем непонятное, я повис на чужих потных руках. На лбу проступила испарина, и глаза защипало от смешанного с кровью пота.
Меня резко отпустили, и я мешком рухнул на колени, даже не успев подставить руки. Суставы словно пронзило чем-то раскаленным и острым после такого падения. Медленно упершись руками в пол, я увидел перед собой несколько крупных капель крови, в которых отразился свет огня. Она текла по подбородку, капая на грязную рубашку, но не из носа. Закашлявшись, я пригнулся почти к самому полу, зажал уцелевшей рукой рот и через мгновение ощутил, как сквозь пальцы медленно потекла кровь. Голова закружилась, и я не смог удержать равновесие.
— Перестарались, — с досадой произнес кто-то из двоих, ногой перевернув меня на спину. Думать и понимать становилось все сложнее. И перед тем, как провалиться в темноту, в мыслях запечатлелось единственное желание: «хоть бы Маук успел». Говорят ведь, что надежда умирает последней.
***
Очухаться так и не получилось, но отсутствие воздуха в слишком пережатых легких заставило прийти в себя и с силой вцепиться в занесенную над моей головой руку. Через несколько секунд — или минут, или часов — стало немногим легче. Перебитые ребра выжигали, как выжигают мясо угли, но какая-то настойка с резким запахом помогла боли отступить. Приоткрыв глаза, как только лица коснулась теплая мокрая ткань, я тут же сощурился и в свете зачинавшегося рассвета увидел над собой тюремного лекаря, взрослого щуплого мужчину с тонкой цепочкой на поясе, которая звенела от каждого его движения. Его руки мягко и почти бережно коснулись век здорового глаза, и я поморщился. Когда врачеватель отступил, я мельком опустил взгляд на избитое тело. Синяков, ссадин и переломов не увидел: только ровные слои чистой белой ткани, с кое-где едва заметно выступающей кровью. Выглядело не так плохо. Но только выглядело. Незаметно я попытался напрячь руку, но тело отозвалось дикой болью. И что мне делать, если Госпожа велит сейчас же уходить? А если они не знают, где я? На ответы не хватало сил. Я запрокинул разболевшуюся голову и прикрыл глаза.