Я не могла усидеть на месте, заламывая руки и заставляя себя размеренно дышать. Ненавижу бездействие, с которым так часто приходилось мириться, что это едва не стало правильным. Столько всего стояло на карте, столько жизней, и моя среди них. От этой мысли ничего не помогало отделаться. Если Борр напутает компоненты, переборщит, если не успеет добраться до площади до начала демонстрации, попадется, если ополченцев уже нет в живых… Все эти «если» пугали. Пугала мысль, что помимо скорого побега придется вытаскивать из тюрьмы всех остальных. А реакция куратора на веление Природы может быть совершенно непредсказуема, если вспомнить его искореженную психику и горящие в сегодняшнюю ночь глаза. Ему всегда будет мало крови — истинный ученик Роберана.
Ни на секунду я не забывала про Ариэна, гадая, хватит ли ему силы скрыть метки, если в лазарет вдруг заглянет лекарь? И что будет, если к утру он так и не сможет подняться? Как будет смотреть мне в глаза и поверит ли, что… это был единственно возможный выход?
Я поднялась со скрипучей кровати и потянулась руками к почти распустившемуся хвосту. Через узкое окно — чуть шире длины ладони — с почти теплым сухим воздухом просачивался бледный свет восходящего кровавого солнца, и оно давно так меня не пугало. Времени оставалось слишком мало, чтобы быть хоть в чем-то уверенной. Даже в самой себе.
Но приходилось просто ждать, кромсая поломанными ногтями корку на высохших губах. До тех пор, пока где-то в коридоре не послышались выкрики и брань. Я выскочила сразу и очень вовремя. На подсвеченной одним факелом лестнице были люди. Двое навалились почти всем весом на сопротивляющегося третьего. Я быстро выловила распластавшуюся на ступеньках фигуру. Показалось, что сердце в этот раз навсегда остановится, просто не выдержит. Что Киану понадобилось здесь, что было настолько важно сообщить или узнать, раз он рискнул выдать себя? И выдал. Даже если дело в сестре, которую он попытался отыскать. Хотелось кричать, ругаться, взяться за меч и вырезать здесь всех, кто носит оружие, но я не произнесла ни слова, пока не дошла — почти добежала — до лестницы и не схватила одного из нападавших за шкирку.
— Какого черта ты творишь?! — закричала я, на половину показательно вытаскивая из ножен меч. Мужчина застыл и со сдержанным презрением сбросил мою руку. — И ты! Тебе велено было охранять пленного, какого дьявола тебе понадобилось на этом этаже?! — взъелась я на ошарашенного и запыхавшегося Маука. Стражники быстро поднялись и отпустили его уже скрученные за спиной руки. Оттолкнувшись от пола, Маук почти что подпрыгнул и с ненавистью одернул запачканную сухой грязью одежду.
— Он не солдат! — отрезал стражник, толкнув Маука в плечо, и желудок вмиг скрутило в тонкий жгут. Все пропало. Нет. Нет! Не отступлюсь.
— Безусловно, раз смеет не выполнять приказы! — скалясь рявкнула я и замахнулась, отпечатав ладонь на его скуле. Маук пошатнулся и, с отчаянием взглянув на меня, опустил глаза в пол. Играть почти не приходилось: ненависть затапливала изнутри, наполняла, не уступая место страху, только направлена была не на того человека.
— Я искал вас, госпожа. Просить разрешения… — начал он, но был остановлен истерическим смехом и звуком хлопков.
Не ожидая увидеть кого-то еще, я пугливо обернулась за спину и инстинктивно отпрыгнула в сторону, увидев стоящего почти ровно за моей спиной куратора. Видимо, крик и его потревожил. Он привалился к стене, хищно прищурившись и обнажив неровные зубы с чуть выпирающими клыками.
— Какой спектакль, если бы я выпил чуточку больше… — он покачал головой и, прекратив наконец хлопать в ладоши, сделал шаг вперед. Так, что теперь я смотрела на него снизу вверх, и в его глазах не было ни капли хмеля. На лбу выступил пот, а по коже пробежали мурашки. Неужели притворялся, заставляя поверить, что у нас все может получиться?
Он молчал, играя на моих нервах, как на музыкальном инструменте, а я не решалась ничего ответить, боясь сказать лишнее. Но куратор смотрел выжидающе.
— В каком смысле?
Стоящие за мной стражники вместе с Мауком поникли, помимо своего собственного я чувствовала и их липкий страх. Сквозь его пелену я различила неразборчивые цепочки мыслей Маука. Что-то о Феларе и возможности отвести от меня подозрения.