— У вас была настоящая война, — вдруг ответил Тиверий, решив нарушить вечное молчание. Захмелевший, он сидел, подперев щеку кулаком, взгляд его мутно-серых глаз был подернут пеленой, не то старческой, не то пьяной. — Вы меня доводили до белого каления, дети! Однажды она отняла твою саблю, а ты за это бросил ей за шиворот горсть червяков…
— Как она верещала! — расхохотался Анхельм, вспомнив этот эпизод. — Неужели я ее обижал?
— Ну, чаще всего ты первый ее задирал.
— Мерзавец. Смотри, запись: «Ездили ловить тунца. Папа поймал. Тащили вдвоем, он тяжеленный. Я выпал из лодки, а папа надо мной смеялся. Тунец воняет рыбой. Папа говорит, что чем же ему еще вонять. А здорово если бы арбузом. Я люблю арбузы». Я упал из лодки, а папа хохотал… Подумать только! Я и забыл, какое веселое у меня было детство…
Затянулся долгий разговор о прошлом: Анхельм расспрашивал Адель и Тиверия о вещах, которые мало помнил, а те с удовольствием делились.
Фрису вскоре наскучило это бесцельное копание в прошлом, он захотел уйти в лес, но его уговорили остаться. Сидя за общим столом, слушая рассказы Анхельма и остальных, он молчал, разговор поддерживал только тогда, когда к нему обращались, и все больше прятал глаза. Глядя на герцога, Фрис с приятным удивлением признал, что тот парень, которого он узнал совсем недавно, разительно отличался от того, которого он видел перед собой теперь. Трудности закалили Анхельма, он словно на глазах повзрослел и стал действительно достойным человеком. Фрис видел, что отношения между мальчишкой и членами его семьи были самыми искренними, очень теплыми, и были не похожи на те, что царили в семье Рин, когда та была маленькой. Греясь в этом искреннем тепле, Фрис не мог понять, что за странная меланхолия овладела им. В этот момент волшебному духу, впервые увидевшему столь свободные и яркие чувства внутри семьи, стало невыносимо одиноко. Никогда, ни разу за всю свою бесконечно долгую жизнь он не был приласкан с материнской любовью или отеческой. Да и с женской, если уж на то пошло, тоже.
Много позже келпи вспоминал, что именно тогда ему впервые очень захотелось иметь настоящую семью.
Единственной, с кем он был связан чуть-чуть похожими отношениями, была Рин. Невидимая жизненная нить связывала их все эти семьдесят пять лет, столько, сколько он знал ее: от крошечного зародыша в утробе до взрослой женщины, в которую Рин превратилась. Отсутствие возможности видеть ее, слушать, помогать, питаться энергией редких улыбок, — все это нагоняло на него тоску и апатию.
Хотя было совсем не время для такого состояния! Знак дан — родится его сын, плоть от плоти, кровь от крови, его душа и будущая жизнь. Такой, какой есть сейчас, Фрис сгинет в изначальное и переродится только через несколько десятков лет. Какой же облик будет дан ему в следующей жизни? Фрис попытался представить своего сына, и ком встал в горле: как они там, без него? Тяжело ли ей одной? Найдет ли она мужчину, какой сбережет ее? Фрис разозлился сам на себя: что за глупости лезут ему в голову? Конечно же, Вивьен справится — она сильная женщина. Но как бы хотелось сейчас обнять ее, успокоить, сказать, что все будет хорошо! Хотелось бы? Фрис не смог ответить себе на вопрос — сходил ли он с ума от того, что оставил Вивьен одну, или от того, что скоро ему придется покинуть Рин.
Неужели это — то самое чувство, какое называют любовью? Несмотря на все свои прожитые годы, красивые речи о любви, о жизни, чем больше Фрис общался с людьми, тем больше понимал, что не знает ни о том, ни о другом ровным счетом ничего. Кизуни проказница. Как она могла так поступить с ним? Ну как? Как жаль, что сестру не спросить. Как жаль, что дух Любви так же непостижим, как и дух Жизни. Как жаль… Как жаль, что ему приходится так много лгать.
Утро следующего дня началось для Анхельма с известия о том, что Роза Альварес Алава ди Уве-ла-Корде, пятнадцатилетняя дочь погибшего губернатора Южных островов, не пожелала жить в поместье герцога и выбрала для себя и бывшей владелицы кондитерской Альберты Вонн, которая сопровождала ее в Лонгвил, небольшие апартаменты над рестораном «Оленье рагу». Она действительно приехала в поместье на Каштановой аллее, и, прожив в нем ровно день, решила, что хочет самостоятельности. Решение более чем достойное уважения, но Анхельм как опекун не мог позволить ребенку, коим в сущности являлась Роза, жить отдельно. Поэтому в час пополудни он пошел в город, а через полчаса уже стучался в дверь квартиры. Ему открыла Альберта и ахнула от удивления. Пока женщина с некоторым испугом рассматривала его каштановую шевелюру, герцог быстро объяснил, зачем явился и спросил, где Роза. Выяснилось, что девочка в местной библиотеке, штудирует книги и готовится к экзаменам. Оказалось, она уже уточнила все о поступлении у Орвальда, тот дал ей необходимый список литературы, и в мае Роза вознамерилась уехать в студенческий городок в Кастане, чтобы поступать на факультет юриспруденции. Анхельм такое рвение одобрил, но все равно стал настаивать на том, что Розе не место в жалкой комнатушке над питейным заведением, и лучше будет ей остаться в поместье. На это Альберта возразила, что там Розу будут отвлекать от обучения, она всем чужая и лишний рот в семье, к тому же, самой Альберте будет страшно не хватать девочки, которую она знала с пеленок. Анхельм хотел поспорить еще, но женщина осталась непреклонна. Когда же герцог спросил, как идут дела с «Оленьим рагу», в котором он назначил ее помощником управляющего, то был приятно удивлен возросшей выручке из-за обновленного меню, которое теперь включало всевозможные пирожные и торты. Итак, выяснив все, что было нужно, Анхельм удалился и решил, что пора ехать туда, куда он хотел попасть меньше всего — к дяде.
Перед тем как отправиться, он зашел в свой кабинет и проверил все документы, которые привез из Левадии. Затем покопался в столе и вынул из шкатулки старинный пистолет, доставшийся от отца. Прочистил его, зарядил и бережно спрятал за пояс. Он не знал, зачем берет с собой оружие, но чувствовал, что с Орвальдом он сможет поговорить только так.
Он намеренно не взял экипаж и Тиверия, решив проехаться верхом на своем любимом остинском жеребце караковой масти — Акробате. Конь заскучал без хозяина и теперь шел неровно, норовя перейти на галоп, поэтому герцогу все время приходилось придерживать его. Погода стояла хмурая, черный лес чуть шелестел на ветру. Снег еще не сошел, лишь кое-где наметились прогалины, но запах ветра уже стал другим — весенним. Герцог наслаждался тем, как храпит и пофыркивает Акробат, и время от времени трепал его по гриве. Наконец он устал сдерживать коня и разрешил тому бежать так, как хочется. От быстрой езды сердце грозило вылететь из груди, дыхание сбилось, в ушах застыл ледяной ветер, и горло будто иглами пронзило. Через некоторое время Анхельм натянул поводья и остановил коня, чтобы отдышаться.
«Если хочешь, я могу пойти вместе с тобой», — прозвучал неожиданный голос в его голове. Анхельм испуганно оглянулся и увидел огромного черного, как южная ночь, коня с пышной гривой, хвостом до самой земли и мощными мохнатыми ногами. Фрис обошел Анхельма кругом. Тот не ответил, просто кивнул. Волшебный келпи помчался вперед быстрее птицы, и его копыта не оставляли следов на снегу, словно бы он совсем не касался его, а шел по воздуху. Акробат, раззадоренный быстрым бегом, припустил карьером; герцогу осталось лишь вцепиться в поводья и держаться в седле изо всех сил.
Трехэтажная «башня» Орвальда, окруженная высоким решетчатым забором, появилась на горизонте, и Анхельм помрачнел. Он все еще не был готов к тяжелому разговору. Последние три недели герцог провел в увлекательном мысленном диалоге с дядей, пытаясь предугадать все возможные варианты развития их беседы о будущем, настоящем и прошлом, но ничего конструктивного в его воображении так и не выстроилось. Теперь, подъехав к воротам башни, он решил, что лучше всего будет занять оборонительную позицию и не рассказывать дяде всего, что выяснил. До тех пор, пока речь не зайдет о Рин Кисеки. До тех пор, пока дядя не начнет нападать на него. А вот когда он перейдет к обвинениям, тогда и будет самое время выложить карты на стол.