Фрис не стал подниматься вместе с ним и остался ждать во дворе: одежды у него не было, а являться в чем природа родила ему не позволил Анхельм. Забравшись по крутой винтовой лестнице в кабинет на третьем этаже, герцог вдруг осознал, что теперь у него не появилось одышки, как это было прежде. Значит, он стал сильнее… Анхельм осмотрелся: ничего не изменилось здесь. Стол завален бумагами и разными приборами неясного назначения, на столе злосчастные левадийские газеты.
«Матушка нальет мне чайку…» — тихое пение донеслось из-за перегородки, отделявшей кабинет от лаборатории. Анхельм встал у стены, сложа руки на груди, и стал ждать. Орвальд вышел из дверей, держа в руках розетку с вареньем и чашку чая. Увидев племянника, он остановился, словно налетел на невидимую стенку. Чашка выпала из рук, грохнулась на пол, усыпав его мокрыми осколками, кипятком плеснуло на брюки его превосходительства. Анхельм оглядел своего родственника с ног до головы и отметил, что у дяди поседели волосы, а обычно уверенные и твердые руки сейчас дрожали и поникли, как у немощного старика.
— Анхи… — выдохнул Орвальд, испуганно глядя на племянника.
— Ну что же ты наделал? — спокойно спросил Анхельм, глядя ему прямо в глаза. Повисла пауза, во время которой герцог подошел к дяде ближе, не отводя изучающего взгляда. Хрустнуло стеклышко под сапогом.
— Чай зачем-то разлил, чашками бросаешься, — продолжал он, наклоняясь и поднимая большой осколок.
— Когда ты приехал? — охрипшим голосом спросил Орвальд.
— Вчера.
— Почему не явился ко мне сразу?
— Не хотел, — пожал плечами Анхельм, прошел и сел на диван, крутя в руках осколок. Орвальд присел в кресло напротив него.
— Как поездка? — осторожно начал его превосходительство.
— Разнообразно. Да. Узнал много нового о мире, о людях… о себе.
От глаз Анхельма не укрылось, как его дядя побледнел.
— Илиас… Что он сказал?
— Что предоставит помощь. Мы договорились.
— А условия? — тихо уточнил Орвальд. Анхельм посмотрел в его синие глаза, надеясь увидеть хоть каплю проснувшейся совести. Он долго вглядывался, склоняя голову то влево, то вправо. Дядя неуютно поежился и процедил:
— Что ты на меня так смотришь? Я тебе не «Элменея»[2].
— Давно тебя не видел, вот и смотрю. Поседел ты, дядя.
— Поседел… Когда ты мне письмецо-то прислал, я слег. В лежку лежал три дня! — начал Орвальд тихо, постепенно повышая голос. — Да-да, а как ты думал? Шутка ли — узнать, что твой сын ввязался… пес знает во что! А потом еще приезжает дочка Алавы и говорит, что ты ее удочерил! Что Рин потеряла память и сбежала горниды знают куда. А мой ребенок вскрыл заговор и пошел воевать пес знает с кем, имея в вооружении лишь отряд «Тигров», да сорок человек местной полиции! А через несколько недель приходит эта газета — будь она проклята! — и я понимаю, что мой сын остался один на один c Илиасом и его кознями! Да я удивлен, что жив, что инфаркт меня не схватил!
Орвальд вскочил и стал кружить по комнате, заламывая руки.
— Боги-боги, все пошло прахом! Весь мой замысел, все, чего я так долго добивался!
А Анхельм сидел и думал: сказать ему, что Рин жива, или приберечь потрясающую новость? Она передала Эрику письмо, в котором почти наверняка попросила то, о чем подумал Анхельм… Наверное, не стоит пока говорить. А дядя все распалялся:
— И что я теперь, скажи на милость, должен делать? Кто будет доводить план до конца? Ты Армана и Заринею видел? Арман слег с сердечным приступом. Заринея, бедняжка, целый месяц в слезах: Рин мертва, брат лег с инфарктом! На них лица нет! Ох… Да пес с ними… Ты-то… с собой что сделал? Волосы зачем покрасил? Я думал, брат мой покойный воскрес. Что ж ты делаешь со стариком своим, окаянный?.. Ох…
Его превосходительство приложил руку к сердцу и прикрыл глаза.
— Да что я все о себе, да о других? — вдруг спохватился он и взглянул на племянника со странным сочувствием. — Бедный мой ребенок, как ты теперь? Как ты это пережил? Ты же так любил ее…
— И сейчас люблю, — промолвил Анхельм, опуская взгляд.
— Ничего-ничего… Время залечит. Ох, Анхи… Где ее похоронили? Надо хоть матери ее письмо написать, чтоб не ждала зря.
— Я сам разберусь, — ответил он. — Я приехал сюда не за тем, чтобы ты меня жалел. Я вернулся из этой кошмарной поездки не с пустыми руками. Как я и предполагал, Илиас поставил свои условия предоставления помощи.
— Какие? — Орвальд вцепился в племянника жадным взглядом, мигом перестав причитать о смерти Рин.
— Через полтора года войска Илиаса будут полностью собраны на северной закрытой базе. Я долго думал, где расположить их, и решил, что Вардон подойдет как нельзя лучше.
— Вардон — плохое место, — покачал головой дядя. — Нет, Анхельм, туда нельзя.
Анхельм нахмурился и стал рассуждать:
— Почему это? Форт там еще остался. Да, может быть, не самое гостеприимное местечко, но он не разваливается под ногами, там можно укрыться от снегов и ветров. Вокруг него нет поселков, а значит минимален риск обнаружения. У моря строится Сент-Вейлор. Вместе с поставками продовольствия туда, мы сможем отправлять еду и в Вардон. Это экономно и не вызовет вопросов, если все грамотно проработать. Я не понимаю, почему бы и нет. Форт стоит пустой, если его не приспособить к делу, он начнет рушиться. Когда мы были там последний раз? Года два назад?
— Анхельм, там заболоченная местность, лето всего полтора месяца.
— Да, там суровый климат крайнего севера, но они не неженки, а солдаты!
— Солдаты Илиаса все с юга, из тропиков. Если они не загнутся у нас на севере от цинги, значит, их доконает холод или сожрут дикие звери. У Илиаса не водятся горниды, а эти твари добрались до Вардона. Говорят, что они там почувствовали себя очень неплохо и расплодились. Еды у них вдоволь, зима им не страшна, естественных врагов нет, бояться нечего. Да, солдаты не неженки, но наш север покажется им ледяным кошмаром. Они там не выживут. А нам будет невыгодно возить туда грузы по опасным дорогам, которые разлив Арны если не смывает, так заболачивает.
— Твои предложения? — всплеснул руками Анхельм. Дядя кивнул на карту герцогства, висевшую у него на стене.
— Под новым Истваном есть долина в горах, там раньше был старый Истван, который сгорел. В полудне езды оттуда стоит крепость твоего прадеда, там сейчас живут те, кто промышляет пушниной. Нам не будет нужды возить еду — в тех лесах полно дичи, можно привезти лишь свиней и птицу. За северян солдаты Илиаса, конечно, не сойдут, но нам того и не надо. Местные приучены не совать нос в наши дела, а если гости не будут вступать в тесные контакты с местными, никто и не будет интересоваться кто такие и зачем приехали.
Анхельм задумался и решил, что в этом дядя прав.
— Хорошо, убедил.
— То-то же. Так что за условия? Не томи уже, я тебя почти три месяца ждал.
— Илиас хочет объединиться в альянс, — наконец сказал Анхельм. — Он хочет слияния двух империй через династический брак между мной и его дочерью Фионой, которая станет королевой-консортом.[3] А затем он хочет создать единое мировое государство.
Орвальд изменился в лице, пришел в замешательство.
— Что?.. Он… он нормален?
— Вполне нормален, — кивнул Анхельм, сам не веря своим словам. — Его план простирается на столетия вперед, поэтому он и рассчитывает на династию, которая будет править согласно традициям предков. Монархов, которые не отступят от своего слова.
— Постой-ка… Это, конечно, прекрасно. Очень наивно и потому прекрасно. А кто, как он считает, будет контролировать твои действия, когда ты станешь императором?
— У него есть тот, кто контролирует все. Каждое движение, каждый чих. Его зовут Кастедар Эфиниас для широкой публики. А для узкого круга лиц, то есть меня, Рин и Фриса, он известен как Ладдар. Демон Смерти.
— Это что, какое-то прозвище?
— Ты помнишь келпи Фриса? — спросил Анхельм, поднимая глаза на дядю. Орвальд закрыл лицо рукой, а потом махнул ему, показывая, что да, помнит, и тот продолжил:
— Этот самый демон — один из духов равновесия.