Анхельм громко рассмеялся.
— Нет никакой тирании. Вся наша освободительная война — это война с собственной тенью. А правда лишь в том, что у нас всегда есть ее иллюзия.
— Ты сошел с ума… Ты рехнулся!.. Эта сука Рин всегда была ненормальной, но она утащила в свое безумие и тебя!!
Гнев вспыхнул в Анхельме с той же силой, как огонь, в котором погибли его родители. Сердце заколотилось в груди, кровь прилила к щекам, и еще никогда он не чувствовал себя настолько разгоряченным, ни разу еще не хотелось ему медленно разорвать дядю на маленькие кусочки. Уничтожить, стереть в порошок эту самодовольную ухмылку! Отомстить за смерть родителей! И как только он смеет называть Рин такими словами? Анхельм потянулся к пистолету за поясом. Он коснулся оружия, холодная рукоять легла в ладонь…
«Не делай того, о чем потом будешь горько сожалеть, мальчик», — прозвучал голос в его голове. Анхельм крепче сжал пистолет.
«Не жги мосты. Не время», — повторил голос. Анхельм резко отвернулся от дяди и бросился к окну. Тяжело дыша, он приложился лбом к ледяному стеклу и посмотрел вниз. На снегу стоял Фрис и смотрел на него.
«Слушай меня!» — попросил Фрис.
«Слушаю тебя», — подумал Анхельм.
«Это не твоя стезя. Оставь. Не упрямствуй. Будь подобен тонкой иве, что гнется на ветру. Это твой единственный способ пережить шторм разочарования и потерь. Подумай о Рин: она не хотела бы для тебя печального будущего. Доверься ей. Доверься мне. Ты веришь мне?»
«Я доверяю тебе».
«Тогда не бойся ничего. Потому что вместе мы изменим всё».
«Да. Вместе… вместе мы изменим всё».
«Иди. Иди теперь! Не испытывай больше судьбу, беги оттуда!»
Анхельм тяжело вздохнул и, сжав зубы, заставил себя сказать:
— Я ухожу. Ты умело воспользовался мной… всеми нами. Дело с кристаллом я доведу до конца. Не смей лезть мне под ноги, иначе я тебя уничтожу. Нет-нет, я не убью тебя. Я убью твою единственную возможность получить власть. Я убью себя.
Сказав это, герцог немедленно спустился по лестнице. Выйдя на воздух, он столкнулся с Фрисом. Келпи без всяких слов поднырнул головой под его безвольно поникшую руку и позволил Анхельму опереться на себя. Они вместе дошли до ограды, где был привязан Акробат, и только тогда Фрис сказал:
— Молодец. Сегодня ты восстановил себя в моих глазах.
— Кажется, меня сейчас стошнит. От самого себя…
— Ты взглянул в глаза правде и не побоялся потерять нечто важное. Взамен ты приобрел бесценный опыт.
— Я стал параноиком.
— Нет, ты стал лучше понимать жизнь. Ты еще научишься справляться со всеми бурями и невзгодами. Но теперь у тебя всегда будет рядом надежная поддержка.
Анхельм нащупал рукоять пистолета, вытащил его и бросил в снег. Фрис проследил за этим жестом с молчаливым одобрением.
— Мне больше нечему тебя учить. Отныне ты можешь называть меня своим другом, Анхельм.
Это был первый и последний раз, когда Фрис назвал Анхельма по имени. Герцог запомнил этот момент и выражение глаз волшебного духа на всю свою жизнь.
[1] Открыты старые раны,
Эти воспоминания преследуют меня.
Твои секреты и кривые ухмылки
Мучают и издеваются надо мной.
[2] «Элменея» — знаменитая картина средневекового художника Ференса Луарье, законченная им за день до смерти 10 марта 3507 года. Единственный портрет, который написал художник-пейзажист. На нем изображена женщина, которая смотрит на зрителя сквозь пальцы. В работе выбраны несвойственные Луарье мрачные тона: коричневато-серые, черные, рубиново-красные. По одним данным, эта женщина была любовницей Луарье, по другим — его погибшей при неизвестных обстоятельствах женой. После серии случаев, когда посетители музея искусств, глядя на портрет, внезапно сходили с ума и пытались покончить с собой прямо перед взором Элменеи (так подписал художник портрет), картину перестали выставлять. В 3920 году она хранилась в частной коллекции, после смерти владельца исчезла. Снова была обнаружена лишь в 4127 году при раскопках монастыря под Сорин-Касто. В настоящее время выставляется в Лиллийском музее исторической живописи.
[3]Принцесса-консорт — неофициальный титул, который дается принцессе, заключившей династический брак с королем другой страны. Принцесса ничего не решает в делах государства и теряет право на трон в случае смерти супруга. (Принц-консорт — то же самое).
~*~
КАРОЛИНЕ ТРОГАТЬ НЕЛЬЗЯ!!!!!!!!!!
Глава 9.1
— Я люблю эту страну, — пыталась убедить себя Рин, счищая с сапога экскременты, в которые наступила по приезде на соринтийскую пограничную заставу Къеркенли. Здесь проходила граница герцогства Танварри, а за заставой начиналась территория Канбери. (Хотя, как считала Рин, называть заставой одноэтажный деревянный домик и пристройку для дров было чересчур смело). Путь из Госсенштальдта оказался легким и быстрым: никто не задерживал ее, кареты предоставляли быстро, а на ее документы едва взглянули. По всему выходило, что решение ехать в Левадию через Южные острова было изначально ошибочным, и осознание этого факта не вызывало ничего, кроме досады. Но при взгляде на все произошедшее под другим углом можно было найти в этом и нечто положительное: Рин узнала о себе много нового. И не только о себе.
— Я очень люблю эту страну… — бормотала Рин, обращаясь к черному псу. Сейчас девушка стояла около своей кибитки и ждала, пока к ней выйдет инспектор, чтобы отдать ее документы. — Где еще встретишь таких приветливых, в переносном смысле слова, людей? Где еще извозчик остановится так, чтобы ты вляпался аккурат в собачье дерьмо? Твое дерьмо, между прочим, ты, слюнявый мешок шерсти! А какие погоды чудные стоят? Лужи в снегу до самого колена, от холода задница отваливается… Да-а, песик, в Левадии я так не выражалась. Сразу чувствую — вернулась домой! О, наконец-то! Ну, и где вас носило?
Последнее было адресовано помощнику инспектора заставы. К ней шел полный пожилой мужичок с пышными усами, в светло-зеленом полевом кителе, на котором виднелись пятна от еды. Он не служил в королевской гвардии и, вероятно, просто доживал здесь, в глуши, дни до пенсии.
— П-п-простите, госпожа! П-п-пи…
— Письмо искали? — помогла ему Рин, принимая из его рук свои документы. Тот кивнул. — Ну, боги с вами! Все хорошо? Я могу проехать?
— Н-н-никак нет, госпожа.
Рин недовольно всплеснула руками, в недоумении глядя на него: это еще что?
— П-п-прошу пройти. К инсп-п-пектору.
Девушка выругалась и взглянула на домик. Нервный озноб прокатился по телу, когда она увидела в окне инспектора в форме императорской гвардии. Тех, с кем Рин предпочитала связываться в последнюю очередь. Но делать было нечего, пришлось подчиниться. Вместе с помощником инспектора она прошла в маленькую комнатушку, служившую пограничникам одновременно караульным помещением, столовой и спальней, и встретила там молодого человека лет тридцати, с гладко выбритым лицом, имевшим некое сходство с бычьей мордой. Потухшие серые глаза с притаившимся в глубине страхом и злобой на весь мир, прищур, хмурое выражение — типаж, до боли знакомый Рин. Так выглядели те, кто провел годы в тюрьме, а их она за свою жизнь повидала немало.
— У меня вопросы, — сказал он ей вместо «здрасьте». Рин отметила, что он не поднялся со стула при ее появлении, и не проявил должного уважения ни как к старшему по званию, ни как к одной из «Тигров», ни как к женщине.
— И вам доброго дня, путь был легким, спасибо, — сказала Рин, садясь на стул и глядя ему прямо в глаза. — Отвечу на любые вопросы с радостью.
— У вас сапог в дерьме, — заметил он, оглядывая ее с головы до ног.
— У кучера талант находить места для остановки. Так, чем могу помочь?
Вместо ответа он подвинул к ней газету. Ту самую, левадийскую. Рин с некоторым удивлением и гордостью попавшего на страницы прессы человека изучила фотографию, себя на ней и Кастедара, получившегося несколько смазанным и темным.
— Ну? И? — спросила она, вчитываясь в заметку. Вот паразиты эти щелкоперы! Да не убивала она никакого короля, что за идиот это писал? Раз уж берутся врать, так хоть делали бы это грамотно. Ух, попались бы они ей, она бы их письменные принадлежности им в задницы запихала. — Статья о поимке преступницы. Что я должна сказать?