— Твою… — выдохнула Рин, глядя, как он прицеливается в нее и взводит курок. Девушка отпрыгнула в сторону, спустя секунду раздался выстрел.
— Стоять!!! — орал инспектор, перезаряжая оружие. На раздумья времени не было, инстинкты решили за Рин все. Ее рука дернулась к стилету, через мгновение в горло гвардейца вонзилось тонкое лезвие. Он захрипел и рухнул ничком. Ружье выпало из рук, ударилось о камень и выстрелило. Шальная пуля просвистела в воздухе и угодила прямо в голову помощнику инспектора. Кони в упряжке испуганно прянули вперед, а кучер не удержался, рухнул с облучка и выпустил вожжи. Лошади резко забрали в сторону, кибитка покачнулась, оглобли треснули, и вся упряжка с грохотом разлетелась. Кони волочили прочь остатки кибитки и запутавшегося в вожжах мертвого кучера, пронзенного обломком оглобли.
Рин проследила за ними взглядом, затем подошла к убитому, перевернула пинком, вытащила стилет и вытерла об его шинель.
Тяжело вздохнув, она направилась к остаткам кибитки, из которой достала свой чемодан и рюкзак, и зашагала вперед по дороге на поиски сбежавших лошадей. Устраивать похороны погибшим было совершенно бессмысленно, заметать следы тоже: трупы утащат волки, которых она позовет. Хотя, кое-что сделать все же следовало. Рин вернулась в караульное помещение и забрала со стола газету. Итак, легенда для следующей почтовой станции: лошади испугались горнидов, кибитка опрокинулась, кучер погиб по неосторожности.
Покинув злополучную заставу, она обернулась.
— Мда, — изрекла Рин, оглядывая дело рук своих, — возвращение на родину прошло очень занимательно. Ну почему нельзя было сразу просто-напросто разрешить мне проехать, а? Отсюда вывод: те, кто чинит мне препоны, плохо заканчивают. Хотя кучера жалко.
~*~
Сидящая в открытой кибитке Рин Кисеки жмурилась, подставляя лицо теплым лучам, и с удовольствием слушала гомон осоловевших от солнца птиц. 26 Марта в городе Лонгвиле выдалось замечательным: солнышко пригревало во всю, снег таял на глазах, обнажая размокшую черную землю и пожухлую после зимы траву; весна вступала в свои права. Девушка оглядела еще черные мокрые деревья и со сладким предвкушением представила, как совсем скоро они покроются молодой зеленью.
— Дом, милый дом! Я вернулась! — проворковала она, улыбаясь собственным мыслям, и замурлыкала веселую песенку о сладких пряниках и разнообразных кондитерских изделиях.
Поместье Анхельма показалось невдалеке, и Рин сказала кучеру, чтоб прибавил скорости. Через несколько минут она стояла на пороге дома и стучала в дверной молоточек.
— Привет! Я вернулась, — поприветствовала Рин вышедшую к ней мадам Пюсси, и в следующий миг оказалась сжата в ее объятиях так, что весь воздух из легких вышел.
— Деточка! Ну наконец-то!
— Ма…да… за…ду… ох! Ух… — выдохнула она, оглядывая счастливую донельзя Адель. — Чуть ребра мне не сломали.
— Рин, живая, здоровая! — всплакнула кухарка, снова обнимая ее. Девушка вспомнила о газете, и до нее дошло: все вокруг считают, что она погибла. Интересно, Анхельм уже разговаривал с Заринеей и Арманом? А Орвальд знает?
— Да-да, живая и невредимая. А здоровья только прибавилось, — засмеялась Рин, внося свой багаж в дом. — Где Анхельм?
— У себя в кабинете, занятой ужасно. К нему с утра набилось народу, как в восемь засели, почитай, уже пятый час сидят. Милли и Тиверий на рынок ушли, а ты как раз к обеду! Ой, что же это я? У меня же пирог на плите! Ты поднимайся пока, раздевайся…
Адель поспешила на кухню, а Рин поднялась в свою комнату. Ни с чем несравнимое чувство возвращения домой после долгой и тяжелой поездки пронзило ее с головы до ног, когда она поставила чемодан, бросила рюкзак в кресло и упала на кровать.
— Кроватка. Сладкая моя кроватка, — простонала она, чувствуя, как распрямляется спина и расслабляются одеревеневшие мышцы, как удобно лежать на этой мягкой постели, пахнущей лавандой… Рин задремала. Но чьи-то пальцы погладили ее лицо, и ей пришлось проснуться.
— Знаешь, я последний раз спала больше суток назад, поэтому прошу тебя немедленно придумать причину, по которой ты лишил меня желанного и законного сна, — сказала она, глядя на чересчур довольное лицо Фриса.
— С возвращением, девочка! Я ждал тебя, — ответил келпи и поцеловал ее в лоб.
— Здравствуй, Фрис. К тебе приходил Кастедар?
Лицо Фриса мигом помрачнело, он кивнул.
— Значит, ты уже знаешь о случившемся. Он мне ничегошеньки не объяснил. Я рассчитываю получить ответ от тебя.
— Но я сам ничего не знаю.
Рин озадаченно уставилась в темные глаза келпи. Не похоже было, что Фрис лгал, но после всех его фокусов она не слишком доверяла своим способностям в отношении него.
— Эй… Ты мне не врешь ведь? — на всякий случай спросила она. Фрис оскорбился:
— Я?! Кастедар рассказал мне о произошедшем, но я понятия не имею, что это все значит, как и ты. Вру… ну надо же!
— Прости-прости, я просто…
— Ты стала слишком подозрительной, девчонка.
— И кто же в этом виноват, интересно? — пробормотала она.
— Я думал, мы забыли о прежних раздорах, — тихо сказал келпи. Рин кивнула.
— Да, забыли. Фрис, ну ты же меня знаешь! Я стараюсь, честно! Но когда для меня хоть что-то заканчивалось просто?
Фрис вздохнул и обнял ее.
— Я все понимаю. Я должен рассказать тебе кое о чем.
Рин подняла на него заинтересованный взгляд, и он в общих чертах обрисовал ей, как развернулись отношения Анхельма и его дяди. Рин выслушала это и задумалась.
— Что натворил этот белобрысый идиот? — бессильно вопросила она в итоге. — Зачем? Из-за меня он поссорился с главным источником информации… О боги-боги, вы наделили его красотой, высоким положением в обществе, дали ум, но не дали и капли хитрости! Вы воистину жестоки.
— Не то чтобы у него был выбор, — заметил Фрис. — Он все сделал верно, Рин.
Она наградила его взглядом из разряда «много ты понимаешь» и уткнулась лицом в ладони.
— Полтора года до операции, Фрис. Еще многое предстоит сделать, и сейчас совсем не время пилить ветку, на которой сидим!
— Все образуется.
— Ох… — тяжко вздохнула Рин и подняла глаза на келпи. — Он никогда не говорил мне… Не говорил о том, что подозревает дядю в поджоге дома. Как? Почему он держал это в себе столько времени?
— Его и спроси.
— О нет! — Рин помахала рукой. — Не хочу трогать это. Меня это не касается. Называй это эгоизмом, черствостью, как хочешь. Не хочу. Фрис, скажи, а Арман и Зара не приезжали сюда?
— Нет. Сюда никто не приходил, кроме той девочки с островов.
— Розы? — удивилась Рин. — Она-то что здесь делает? Разве ее не отослали к ее отцу в Гор-ан-Маре?
— Нет, она теперь живет в этом городе. Я не очень хорошо понял, что это значит, но Анхельм, кажется, теперь ее опекает.
Рин задумчиво почесала голову и нервно усмехнулась.
— Фантастически странная поездка выдалась. Выходит, у Анхельма теперь есть взрослая приемная дочь? Мило. Очень мило.
Фрис ничего не ответил ей на это, а Рин словно язык проглотила. Она поднялась с кровати и стала разбирать свои вещи. Когда со всем этим было покончено, они с Фрисом спустились на кухню, где возилась с обедом мадам Пюсси. Рин умыкнула со стола морковку и спросила:
— Адель, а Анхельму неизвестно, где сейчас Зара и Арман?
— То даже мне известно, милая, — ответила кухарка, помешивая суп. — В летней резиденции близ Кандарина, отсюда около трех часов верхом.
— А как его найти? Мне очень нужно поговорить с ними.
— Западная дорога от Кандарина ведет до трех озер. Проедешь первое озеро и увидишь большое серое поместье с зеленой крышей. Ты сейчас собралась? Посиди хоть, пообедай.
— Это — обязательно, — кивнула Рин и стала помогать мадам Пюсси накрывать на стол.
Часы пробили три, а Анхельм все не спускался из кабинета. Рин доела обед, поблагодарила Адель и поднялась к себе в комнату, где провела некоторое время, смывая краску с лица. За время поездки банка подошла к концу, и теперь ее хватало лишь на руки, лицо и шею. Но это не стало проблемой: в письме Эрику Рин написала помимо прочего и о краске, так что оставалось только дождаться вечера, когда он привезет еще несколько банок.