Внезапно проводник встал как вкопанный – я налетела бы на него, если бы чуть раньше не замедлила шаг, глазея по сторонам. Он обернулся и произнёс, будто через силу:
– Дальше сами. Прямо. Где поведёт вниз – вы пришли.
– Что значит «поведёт»?
– Впереди глыба, слева – обрыв. Вправо, вниз – путь один.
– Сколько времени идти? – уточнила я.
– Мне двадцать минут, – сказал он и добавил, как для дурочки: – Но я не иду.
– Понятно. Спасибо.
Солнце клонилось к горизонту. Тень от каждого камня лежала длинной, извилистой лентой, а моя собственная, казалось, была готова коснуться дальних вершин.
– Стой!
Бесшумно выступив из кустов, человек преградил мне дорогу вниз, на которую я едва успела свернуть. Единственное слово он произнёс очень тихо, хотя и твёрдым голосом, причём по-немецки. Однако это ничего не значило.
Одет он был в короткую куртку на меху и тёмные штаны, голова не покрыта, на ногах ботинки, подбитые мехом. Одежда более чем неопределённая: вроде военной, но без знаков различия, не похожа ни на немецкую форму, ни на нашу. Но я же чувствовала, что это военный, и чувствовала, что – наш.
Я без колебаний произнесла пароль: отступать было некуда. Формула самоликвидации была, на всякий случай, под рукой.
Мужчина просиял, ответил и вдруг схватил меня в охапку. Обнял так крепко, что, как говорится, косточки затрещали, и троекратно расцеловал. При прикосновении ошибок не бывает. Ну, в моём опыте не было. Наш! Русский, советский!!!
Небольшой самолёт был ловко спрятан – не заметишь на расстоянии вытянутой руки. Встречавший меня на тропе оказался лётчиком, командиром экипажа. У самолёта я познакомилась со штурманом. Тот воззрился на меня с таким непосредственным изумлением, поражённый моим юным видом, что мы все трое рассмеялись. Штурман постеснялся со мной обниматься; долго и с жаром жал мою руку, обхватив обеими своими ладонями – огромными и горячими. Больше никого: небольшой разведывательный самолёт рассчитан на троих, я полечу на месте стрелка-радиста. Оставалось дождаться темноты.
Мы устроились в лесу недалеко от самолёта. Узнав, что я больше суток не ела, мне дали шоколада и ещё чем-то угостили из лётного пайка. Один из лётчиков ушёл в дозор, другой остался со мной, и мы тихо разговаривали.
О задании, с которым я оказалась в глубоком тылу врага, лётчики имели совершенно превратное представление: они были уверены, что я была заброшена с диверсионно-разведывательной группой и убываю, успешно выполнив свою часть работы. О подробностях они, естественно, не расспрашивали и сами рассказывали только то, что я имела право узнать.
Так я узнала, что и одежда, и самолёт специально подобраны таким образом, чтобы в случае провала невозможно было догадаться, из какой страны прибыл «десант». Самолёт имел уникальные конструктивные особенности: маленький, маневренный, способный взлетать и садиться на очень короткой и не очень ровной полосе, он вместе с тем был способен быстро набрать высоту и идти вне досягаемости зенитных орудий и зоны действия истребителей…
Дежавю! Происходившее теперь уже было со мной прежде. Потаённая долина в горах, странный для этих диких мест звук моторов, короткий разбег самолёта – на сей раз по плотному снежному насту, резкий набор высоты…
Лётчики были полностью сосредоточены на выполнении боевой задачи, думали о погоде, об обледенении, о скорости и расстояниях, о картах и об ориентации по звёздам, о радиомолчании и о своевременных радиосигналах. А я… Дом пока казался мне таким же далёким и недоступным, как день, неделю, год назад. За стеклом кабины – только звёзды да чёрные силуэты гор, постепенно уходящие назад и вниз. Я была без остатка захвачена этим напряжённым полётом – движением между мирами.
Перед рассветом земля под крылом странно ожила: кое-где замерцали огни. Вдруг внизу прямо под нами и довольно близко от самолёта стали вспыхивать и гаснуть яркие звёзды. Они будто падали снизу вверх. Пилоты, смеясь, сказали, что по нам стреляют из зенитных орудий, но не могут достать, поскольку мы слишком высоко. Мы пересекаем линию фронта.