Некоторое время назад девчонки передали, что Герман вызывает меня на внеочередную встречу. Такое бывало и прежде и, само по себе, не являлось поводом для волнения. Но на встрече я услышала то, чего меньше всего ожидала и что взволновало меня до глубины души: меня отзывали в Москву! Впервые за время знакомства Герман общался со мной без излишней строгости, даже тепло. Он объяснил, что к моей работе претензий нет, но на родине меня ждёт важное и срочное дело. Меня постараются увести так, чтобы осталась возможность впоследствии внедрить в ту же среду: пропажу без вести и неожиданное воскрешение война спишет вчистую! Германию бомбят вовсю, уж одного этого достаточно, чтобы написать сценарий моих псевдозлоключений.
План операции Герман рассказал мне лишь в общих чертах, но не раскрыл деталей – для того, чтобы я была в случае чего готова к импровизации.
Зачем в план моего исчезновения включили компанию немецких офицеров? Я была вполне самостоятельной, могла уйти и уехать, куда нужно, одна – никто бы не удивился. И не пришлось бы опаивать моих спутников. Ведь, когда те очнутся, удивятся, как все четверо так слаженно перепились в хлам… Что ж, недобродившее пиво, бравада, молодой разгул. Зато к фрейлейн Пляйс меньше вопросов. Зачем поехала в такую даль? За компанию.
Герман коротко предупредил:
– Если попадёмся, вы – жертва похищения. Я обманул вас, а затем напугал и заставил идти со мной. Вы решили, что я – озабоченный и намереваюсь насильно склонить вас к интимной близости где-нибудь в укромном месте. Всё ясно? Справитесь?
Ещё бы! У меня и опыт имелся такого лженасилия. Я представила весьма явственно крошечную брезентовую палатку среди камней: тьма – хоть глаз коли, холод, неуклюжее сопение и беспорядочные жаркие прикосновения малознакомого мужчины… Передёрнуло, хоть я именно в эту минуту окончательно поверила догадке, мелькавшей прежде: Гуляка полез ко мне, чтобы подкрепить легенду и создать надёжное эмоциональное прикрытие. Монахи считали мой страх, моё отвращение к этому человеку. Лучшее подтверждение: мы – не заодно, не в сговоре. И всё же от воспоминания о том, как он полез ко мне в палатке, снова передёрнуло.
– Справлюсь, – заверила я.
– Вы должны твёрдо стоять на этой версии. Никаких уступок! Это ясно?
Вполне. Это я умею. Я сразу стала мысленно прикидывать, какую информацию о нынешнем дне и о подготовке к нему следует отсечь и убрать в потайной карман памяти… Если предстоит оперировать полуправдой, то всегда полезно наметить заранее не только то, что ты сообщишь, но и то, о чём обязательно следует умолчать. Первое допускает импровизацию и вольные пересказы. Второе требует детальной проработки и полного, строгого сокрытия…
Подумать только! Как много мне удаётся припомнить методик, которыми пользовалась. Гораздо больше и легче они вспоминаются, чем факты. За фактами приходится гоняться по самым темным и захламленным закоулкам памяти. Сама же подшивала эти потайные карманы!..
Изрядно попетляв по улицам, мы в конце концов набрели на машину, оставленную для Германа, и тронулись в путь. Умом сознавая опасность операции, в душе я совсем не тревожилась и верила, что всё кончится хорошо. Были волнение, возбуждение, какие всегда сопутствуют началу нового, малознакомого, но желанного дела.
Весь вечер мы ехали узкими и извилистыми шоссейными дорогами, избегая магистралей и популярных трасс. Среди аккуратных деревенек и городков с каменными и фахверковыми домами, с живописными даже ранней весной палисадниками мы не встретили ни одного патруля или кордона. Постепенно мы забирались всё выше в горы. Третий раз за два года горы служили мне местом перехода из одного мира в другой. Может, когда-нибудь мне и умереть приведётся в горах?
Узкую дорогу плотно обступил густой еловый лес. Узкие, неправдоподобно высокие деревья напоминали колонны готического храма. Дорога через каждые три минуты делала крутой поворот и полого ползла вверх. Настала чёрная, глухая ночь – ни луны, ни звёзд, только слабый отсвет снега. Герман не снял щелей с фар, и они высвечивали впереди только небольшой участок дороги. Асфальт давно сменился щебнем, а кое-где проступали голые каменные плиты. Лес начал редеть, мельчать: мы выезжали на перевал. Здесь стало светлее. Герман совсем выключил фары, и автомобиль теперь еле полз в темноте. Клонило в сон, он постепенно побеждал волнение, но я решила бодрствовать из солидарности с Германом.