Но огонь преторианцы открыть не успели: темный призрак, вырвавшись из дымного тумана, приземлился на подаватель боеприпасов машины на левом крае. Один взмах искрящихся молниями когтей – и рука сервитора тяжело упала на пол, аккуратно отрезанная. Из раны брызнули искры и черная маслянистая кровь, а через мгновение следующий удар когтей пронзил шею механизма и рассек его до грудины.
Ваанес перепрыгнул на вторую машину, снес ей голову и, оттолкнувшись от ее груди, оказался на плечах третьего преторианца. Сверкнула серебристая сталь, и сервитор рухнул – Ворон-ренегат вырвал ему горло и сердце несколькими молниеносными ударами. На все это ему потребовалось менее пяти секунд.
Хонсу почувствовал невольное восхищение; он знал, что Ваанес – идеальный охотник, мастерски умеющий нападать из засады, но увидеть такую охоту вблизи было совсем другим делом.
– Какое легкомыслие, – Ваанес протянул ему руку, которую Хонсу проигнорировал и, встав сам, равнодушно пожал плечами.
– Я сказал то же самое, – кивнул Свежерожденный.
– Я не могу без опасности. То, что вам кажется беспечностью, для меня – дерзость.
– Дерзкие долго не живут, – заметил Ваанес.
Хонсу рассмеялся.
– Как будто моя смерть тебя опечалит.
– Это вряд ли, но проблема в другом. Без тебя наша армия армией быть перестанет и превратится в банду бесчинствующих головорезов. Если ты и дальше будешь рисковать ради сомнительной победы, всю эту авантюру можно считать законченной. Разве тебе все равно?
Хонсу вогнал в болтер новый магазин, чувствуя, как на запах крови пробуждается топор в заплечных ножнах.
– Вот этого, Ваанес, ты так и не понял. Мне действительно все равно. Я делаю то, что делаю, потому что не могу иначе. Любая другая причина будет ложью, но одно скажу наверняка: я никогда не стану изменять себе. Ни ради сил варпа, ни ради М’Кара и уж точно не ради тебя. Я по-настоящему живу, лишь когда смерть совсем рядом. – Хонсу отвернулся, смущенный такой внезапной откровенностью. – Не знаю, как можно жить по-другому. Ради чего?
Огромный как скала капитолий империалис, носивший название «Лекс тредецим», прогрохотал по ущелью в сопровождении большого конвоя бронемашин и войсковых транспортов. Дорога шла через Сумеречные горы к Вратам Гиллимана – крепости, которая возвышалась над входом в обширную систему пещер под землей. Только этот маршрут мог безопасно привести имперские силы к цели.
Уриэль смотрел трансляцию из Нагорска по голосфере, которая парила в центре длинного командного мостика «Лекс тредецим». Внутренности этой машины Механикус не были похожи ни на одну из громадных мобильных баз, в которых Уриэлю приходилось бывать. Все здесь казалось странным и чуждым человеку, и ни одним прибором простой смертный без аугметики не смог бы воспользоваться. На постах стояли сервиторы или техножрецы, в которых оставалось так мало человеческого, что от сервиторов они практически не отличались.
Панели для управления логическими устройствами и двигателями, поблескивавшие священным елеем на полированной бронзе и стали, требовали наличия у операторов кибернетических расширений. Для духов машин, запертых внутри терминалов, курился фимиам, и от этой едкой дымки, туманом сочившейся из вентиляционных отверстий, во рту Уриэля оставался привкус масла и металла.
Справа и слева от него стояли Пазаний и Леарх, а Шаан мерял шагами командную палубу, словно хищник в клетке. Инквизитор Судзаку, наблюдая за трансляцией побоища, была воплощением бесстрастности: белые волосы собраны в строгий хвост, руки сцеплены за спиной.
Магос Локард, клацая ногами по стальным пластинам пола, сменил положение; его мехадендриты были подключены к проектору под светящейся голосферой. Присутствующие, собравшись вокруг устройства, могли видеть отрывочные, сбивчивые кадры благодаря камере, которая была установлена на орудии тяжело бронированного преторианца.
Противник, в которого целились сервиторы, мелькнул и сразу же пропал, скрытый дульными вспышками, но вороненый цвет доспехов с черно-желтыми шевронами был слишком контрастным, чтобы его не узнать. Хотя Уриэлю уже была известна природа врага, с которым ему предстояло столкнуться на Калте, увидеть Железных Воинов воочию на одной из планет Ультрамара казалось невероятным.
– Сколько еще времени даст нам ваша армия? – спросил Уриэль, и голос его был тверже камня.
– Прогноз: при текущих темпах потерь численность армии сократится до нуля через двадцать семь целых три десятых минуты, – ответил магос.
В нижней части изображения появилась мерцающая полоска, которая уменьшалась с каждой секундой, и Уриэль понял, что она отражает число воинов, остававшихся в Нагорске.
– Отключите индикатор, – приказал он. – Я поверю вам на слово.
– Значит, вам кажется неуместным представление человеческих ресурсов в цифровом выражении?
– Кажется, – подтвердил Шаан. – Это воины ценой своих жизней добывают нам возможность пробраться вниз. Они заслуживают большего, чем просто цифра на экране.
Локард искоса взглянул на него.
– Их будут помнить, капитан Шаан. Их имена будут записаны в базу данных «Лекс тредецим», а Механикус никогда не удаляют информацию.
– Он имел в виду другое, – возразил Пазаний.
– Прошу прощения, но разве Ультрадесант не фиксирует данные своих павших на камне в Храме Исправления?
– Да, так принято, – подтвердил Уриэль, понимая, куда клонит Локард.
– Мы делаем то же самое, – сказал магос, – только способ Механикус более долговечный.
Уриэль видел, что сержанты оскорблены таким намеком на краткий век Макрагге, и поспешил вмешаться:
– Мы все по-своему чтим своих павших, магос, и кому судить, чей обычай лучше?
Локард, похоже, собирался ответить, но остатки человеческой психики, еще уцелевшие в его разуме, приняли мудрое решение считать этот вопрос риторическим.
– Вы правы, капитан Вентрис, память об умерших может храниться в разных формах.
Уступка магоса удовлетворила Уриэля, и он обратил бесстрастный взор на битву, в которой боевые сервиторы и скитарии отчаянно противостояли Железным Воинам.
– Нам хватит двадцати семи минут, чтобы добраться до Врат Гиллимана? – спросил Шаан, также наблюдавший за сражением.
– Нет, но мы подойдем достаточно близко, чтобы оказаться там раньше наших преследователей.
– Подойдет, – Шаан вновь сосредоточился на голосфере, транслировавшей битву.
Клубы дыма расступились перед группой Железных Воинов, предводитель которой направился прямо к сервитору с камерой. В наглости, с которой держался этот воин, было что-то до ужаса знакомое.
– Кости Геры! – выругался Пазаний: он узнал серебряный протез, к созданию которой техножрецы не имели никакого отношения. Дульная вспышка на миг стерла картинку, и Уриэль, схватившись за меч, инстинктивно шагнул ближе к сверкающей сфере.
– Хонсу, – прошипел он, всматриваясь в рябь помех на экране. – Проклятье, я так надеялся, что мы ошиблись. Даже после всего, что случилось, я не верил, что это и правда он.
– Он самый, – поддакнул Пазаний, бросив быстрый взгляд на Леарха. – Я эту треклятую руку где угодно узнаю.
Что-то темное промелькнуло перед камерой сервитора, заставляя изображение померкнуть. Посыпались искры, и перекосившуюся картинку рассекли дуги молний.
– Что случилось? – воскликнул Уриэль.
На поверхности глаз Локарда высветились блики, и по выгнутому дисплею побежали ряды красных символов.
– Сервитор был деактивирован вследствие повреждений, уровень которых превзошел его прочность и фатальным образом нарушил функциональность, – сообщил магос.
– Кто-то прикончил его, – перевел Леарх. – Но кто?
Изображение, искаженное помехами, дергалось и то и дело теряло четкость, но все же показало воина в черном доспехе. Широкоплечий и гибкий, он двигался с той же отточенной плавностью, что и Шаан; латные перчатки его заканчивались длинными когтями.
– Вот он, надо полагать, – сказал Пазаний.