Как видим, бальзамирование оказалось неудачным: тело императора покрылось пятнами, несколько вздулось. Всё это стало основанием для различных слухов. После проведенного консилиума, с санкции Александра II, лейб-медиком И. Енохиным была проведена повторная консервация под руководством профессора кафедры анатомии Харьковского университета П. Нарановича.
Тело было погружено на 6 часов в ванну, содержавшую тёплый крепкий раствор углекислой соды. После этого в сосуды была введена смесь скипидара, мёда и воска, предварительно подкрашенная киноварью (для артерий) и венецианской ярью с индиго (для вен). После этого труп на несколько часов был помещён в ванну с водой, подкисленной серной кислотой13.
Неудачное бальзамирование монарха всегда чревато серьёзными последствиями.
Участник прощания с покойным в Петропавловском соборе А. Эвальд вспоминал (1895 г.): «Несмотря на то что лицо его в гробу было прикрыто сложенной в несколько раз кисеей, видно было, что оно покрыто большими тёмными пятнами, которые произошли вследствие не совсем удачной бальзамировки»14.
Именно посмертные изменения тела почившего императора вызвали разные толки и слухи о неестественности смерти монарха[118]. Но версия об отравлении Николая почти превратилась в неопровержимый факт после выхода в 1914 году в журнале «Голос минувшего» статьи дипломата А. Пеликана, в которой содержатся воспоминания его деда, Венцеслава Пеликана, в момент кончины Николая I занимавшего пост директора медицинского департамента военного министерства и президента медико-хирургической академии. Свои предположения об отравлении императора Пеликан-старший аргументировал показаниями прозектора Венцеля Грубера[119], вскрывавшего тело Николая, и ссылался на недвусмысленные слова доктора Мандта.
Несколько слов о Мартине (Мартыне) Мандте (1800–1858). Он родился в Пруссии, в семье хирурга. Пойдя по стопам отца, обучался медицине в нескольких немецких университетах, в том числе – Берлинском. Работал окружным врачом в г. Кюстрине.
Впервые Фортуна по-настоящему обласкала этого человека, когда ему было 35 лет. Именно тогда прусскому доктору посчастливилось сопровождать великую княгиню Елену Павловну (сестру императора) в её поездке на минеральные воды. Со своими обязанности «путевого доктора» Мандт прекрасно справился, после чего был приглашён на должность врача великой княгини. Ничего удивительного, что лекарю пришлось переехать в Россию. Очень быстро его имя стало известно в аристократической среде Петербурга, а вскоре он сумел понравиться и императрице, которую тоже стал лечить. В 1839 году Николай I пожаловал Мандта почётным званием лейб-медика; а в 1840 г. – почетным лейб-медиком-консультантом – самой высокой медицинской должностью при Дворе. В 1851 году Манд уже тайный советник (чин, соответствующий IV классу, который среди медиков имели единицы, например, Яков Виллие).
Об уважении к Мандту со стороны императора свидетельствует тот факт, что лейб-медик постоянно жил в Зимнем дворце «в нижнем этаже Зимнего дворца». И это при том, что, как писал внук директора военно-медицинского департамента Венцеслава Пеликана А. Пеликан, «Мандт был вывезен в Россию из Германии императрицей Александрой Феодоровной… В Германии он никаким авторитетом не пользовался и к тамошним ученым силам не принадлежал. Его карьера была исключительно придворная, а не ученая… Говорил он исключительно по-французски и по-немецки»15.
А вот что о Мандте писала фрейлина М. Фредерикс:
«Он своим умом сумел обратить на себя внимание Императора Николая Павловича. Сперва Мандта позвали лечить императрицу; как оказалось, его пользование оказалось удачно, этим он приобрел доверие государя, как медик, и был взят к Высочайшему двору лейб-медиком государыни императрицы. Потом, мало-помалу, стал давать медицинские советы и государю, перешел в лейб-медики его величеству и, в конце концов, сделался необходимым лицом у государя, сопровождал его величество в путешествиях, заменив уже престарелого Н. Ф. Арендта. Доверие государя к Мандту все более и более росло, и, наконец, своим умением вкладываться в человека он достиг звания друга государя. Мандт был действительно нечто необыкновенное. Ума был редкого выдающегося, что и привлекало к нему Николая Павловича. Но хитрость его была тоже выходящая из ряду вон, и умение ее скрывать было тоже необыкновенное. Он был один из таких людей, которых или ненавидели, или обожали. Он вторгался положительно в людей и делал из своих поклонников и поклонниц – особенно из тех, которые могли приносить ему личную пользу – свои инструменты для разных интриг»16.
118
Как вспоминал военный министр Александра II Д. А. Милютин