Итак, насчёт каких-то подозрений со стороны прозектора Грубера Пеликан, как мы видим, не высказал ничего определённого. Хотя, насколько известно, Грубер при вскрытии тела царя всё-таки обнаружил кое-что действительно интересное – подковообразную почку. И, как поговаривали, поспешил опубликовать об этом статью в Германии, за что, если верить всё тому же Пеликану (или Пеликанам?), «посажен был в Петропавловскую крепость».
Однако насчёт статьи имеются серьёзные сомнения. Так, уже после революции исследовательница Н. С. Штакельберг активно занялась поисками этой злополучной статьи в немецкой печати и… ничего не нашла23. Не писал патанатом Грубер никакой работы! Статья оказалась, говоря сегодняшним языком, фейком.
Да и про Мандта Пеликан пишет тоже достаточно смело: «Мандт дал желавшему во что бы то ни стало покончить с собою Николаю яду». Но вот ведь какое дело: сам лейб-медик, как уже было сказано, об этом нигде не обмолвился.
Второй источник не менее одиозный. Это воспоминания некоего полковника Генерального штаба, адъютанта цесаревича Александра Николаевича по части Генерального штаба[121] Ивана Савицкого.
Вот что Савицкий пишет о Николае I:
«Тридцать лет это страшилище в огромных ботфортах, с оловянными пулями вместо глаз безумствовало на троне, сдерживая рвущуюся из-под кандалов жизнь, тормозя всякое движение, безжалостно расправляясь с любым проблеском свободной мысли, подавляя инициативу, срубая каждую голову, осмеливающуюся подняться выше уровня, начертанного рукой венценосного деспота. Окруженный лжецами, льстецами, не слыша правдивого слова, он очнулся только под гром орудий Севастополя и Евпатории. Гибель опоры трона раскрыла царю глаза, обнаружив всю пагубность, ошибочность его политики. Для одержимого непомерным тщеславием, самомнением деспота легче оказалось умереть, наложить на себя руки, чем признать свою вину. Военные демонстрации союзнического флота на Балтике, в Черном море, у дальневосточных берегов ясно показали уже к весне 1855 г. полное преобладание союзников на море, а их десант в Крыму и неудачная попытка сбросить его в море показали, что и на суше союзники также имеют решающее превосходство. И хотя война еще длилась, более того, борьба шла по нарастающей, ее исход был ясен даже для Николая I…
Немец Мандт – гомеопат, любимый царем лейб-медик, которого народная молва обвинила в гибели (отравлении) императора, вынужденный спасаться бегством за границу, так мне поведал о последних минутах великого повелителя: «вызвал меня к себе Николай 1 и заявил:
– Был ты мне всегда преданным, и потому хочу с тобою говорить доверительно – ход войны раскрыл ошибочность всей моей внешней политики, но я не имею ни сил ни желания измениться и пойти иной дорогой, это противоречило бы моим убеждениям. Пусть мой сын после моей смерти совершит этот поворот. Ему это сделать будет легче, столковавшись с неприятелем.
– Ваше Величество, – отвечал я ему. – Всевышний дал Вам крепкое здоровье, и у Вас есть и силы и время, чтобы поправить дела.
– Нет, исправить дела к лучшему я не в состоянии и должен сойти со сцены, с тем и вызвал тебя, чтоб попросить помочь мне. Дай мне яд, который бы позволил расстаться с жизнью без лишних страданий, достаточно быстро, но не внезапно…»24
И как вам такая интерпретация событий?
Моя любимая тактика – порассуждать.
А рассуждения в данном случае сходятся к одному: перед нами строки, в которых отражена неприкрытая ненависть к русском самодержцу. И если в случае с Пеликанами сквозит некая неудовлетворённость российскими порядками (например, практически «не за что» в самодержавной России якобы могли упечь в Петропавловскую крепость), то Савицкий – образчик заклятого русофоба. И вот это-то, последнее, меня как раз и насторожило. А когда присмотрелся – всё понял: так это и есть самая что ни на есть русофобия.