И это предусмотрели большевики. Едва заприметив подобные братания, комиссары отдавали приказ стрелять и в тех, и в других. Вот когда началась массовая бойня!
Кто был в Кронштадте, знает: одолеть штурмом его неприступные кирпичные стены невозможно. Но, как оказалось, стены не одолевали: их обошли. Через знаменитые «Кронштадтские ворота» на въезде в город со стороны Питера. Окутав район «Ворот» колючей проволокой и проведя по ней ток, защитники и не думали, что по вине шального осколка провод с током окажется перебитым, и красноармейцы Тухачевского через эту брешь лавиной хлынут в город. Тяжелее всего оказалось взять 6-й форт. Положив там почти два полка, красные озверели. Когда штурмующие ворвались, наконец, в форт, стороны сошлись в рукопашной. Дрались без малого час, пленных не брали.
В результате боёв свыше тысячи «мятежников» оказались убитыми; раненых насчитали более двух тысяч. Потери войск командарма Тухачевского: 527 убитых и 3 285 раненых.
Выжигать «контру» калёным железом большевики хорошо научились ещё в Гражданскую. Потому-то, овладев «неприступной крепостью», тут же принялись «выжигать». Вот уж где, действительно, с «контрой» не церемонились!
Взятых в плен ждала незавидная участь. Уже в первый день всех пленников построили в одну шеренгу на Усть-Рогатке в кронштадтской гавани и выстрелами в затылок расстреляли каждого второго. На виду у экипажей кораблей – чтоб неповадно было! А на дверях Офицерского собрания в Кронштадте появился список первой партии казнённых из 957 имён. И это без учёта бессудных убийств. Расстреливали также в Ораниенбауме, Гатчине, Царском Селе…
«По распоряжению Троцкого была учинена форменная резня, – писал В. Успенский. – Кровь текла по улицам Кронштадта, смешиваясь с весенними ручьями… Это была дикая свирепая вакханалия, которой нет никаких оправданий. Не с лучшей стороны проявил себя и Тухачевский… Когда ему впоследствии напоминали о кронштадтской резне, отделывался короткой фразой: «Я выполнял приказ»…»12
Каждый кронштадтский матрос объявлялся преступником, и его ждал Революционный Трибунал. Участие задержанного в вооружённом мятеже было для большевиков делом десятым. Многоговорящий факт: в протоколах допросов «мятежников» отсутствуют отметки о том, что кто-то из них был пленён с оружием в руках. Это указывает лишь на одно: пленных (тех, кто был взят с оружием) не судили – их расстреливали по горячим следам, чаще – прямо на месте.
В самом худшем положении оказались раненые повстанцы. На их страшные предсмертные стоны и крики никто не обращал внимания. Обескровленные, умирающие «братишки» тихо угасали в кронштадтских переулках, в развалинах, а то и прямо в кровавых лужах на льду. Никто из них помощи так и не дождался. Таков был приказ…
Через несколько дней начались открытые судебные процессы. Особенно досталось матросам с линкоров «Петропавловск» и «Севастополь». Так, уже 20 марта 1921 года 13 человек с «Севастополя» за участие в мятеже и вооруженном восстании приговорили к расстрелу. В тот же день заседание «чрезвычайной тройки» отправило на смерть ещё 167 моряков, теперь уже – с «Петропавловска». Следующий день не принёс арестованным никакой надежды. По постановлению всё той же «тройки» было расстреляно 32 матроса с линкора «Петропавловск» и 39 – с «Севастополя». Почти каждый день в кронштадтской гавани звучали выстрелы.
В общей сложности расстреляли несколько тысяч (есть другие цифры: не менее десяти тысяч человек!). Огромная масса (предположительно от шести до семи тысяч) восставших матросов оказалась в тюрьмах и концлагере, устроенном специально для «кронштадтских мятежников» под Архангельском…
Через год после кровавых событий в Кронштадте развернёт кипучую деятельность так называемая эвакуационная комиссия. В задачу данной комиссии входило не только массовое выселение жителей острова, но и своего рода «фильтрация» их на «жителей» и «кронмятежников». Не удивительно, что из зарегистрированных 2 756 человек последних (вместе с членами их семей) оказалось 2 048 – две трети! Этим «третям» также суждено будет пополнить нары специального концлагеря для «кронмятежников».