И всё же многие моряки ушли в Финляндию. Отход прикрывали специальные группы, набранные по жеребьёвке. В результате, к соседям добрели почти восемь тысяч человек.
Голодных и обмороженных (часть людей проделала весь двадцатикилометровый путь в одних заледенелых обмотках!), поначалу беженцев распределили в бараках за колючей проволокой в Туркинсаари, в строгой изоляции от местного населения (власти боялись эпидемии). На их счастье, у моряков нашёлся добрый попечитель – американский Красный Крест. В день каждому «кронштадтцу» выдавали 700 грамм хлеба, 13 грамм топлёного масла, жидкий суп, бобы и даже какао. Русские эмигранты помогали одеждой и обувью. Тем и выжили.
Когда в 1922 году Советское правительство объявило амнистию, из общего количества беженцев вернулось более половины. Но амнистия, как потом выяснилось, не распространялась на наиболее активных повстанцев, например, членов революционных «троек».
«В числе 19 арестованных моряков был и я, – вспоминал Иван Ермолаев. – Больше года мы сидели в тюрьме на Шпалерной в Петрограде, ожидая решения нашей участи. За все это время нам не предъявили никакого обвинения, не вызывали на допросы. В конце концов мы объявили голодовку. Нас разместили в подвале тюрьмы по одиночным камерам. Осматривая свое новое «жильё», я обнаружил на стенке камеры нацарапанную чем-то твердым надпись: «Здесь сидел в ожидании расстрела член ревкома мятежного Кронштадта матрос с «Севастополя» Перепелкин. 27 III-21»… Через пять дней мы прекратили голодовку – нам, всем девятнадцати, был объявлен приговор: три года ссылки в Соловецкий концлагерь. …Уже на Соловках, нам рассказывали прибывшие в ссылку, что, будучи в Бутырской тюрьме, они слышали, что из Петрограда туда был доставлен под усиленным конвоем матрос, участник кронштадтского мятежа Яковенко. Скорее всего, его расстреляли»13.
Кронштадтская «судорога» обошлась её участникам дорого. Даже тем, кому удалось уйти за кордон. Нелёгкой выдалась у них судьба. Лишь единицам из так называемых «невозвращенцев» удалось, женившись на местных, завести семьи, поменять родной язык на чуждый финский и не вспоминать, что был когда-то «кронштадтским матросом». А вот остальные… Кому как выпало.
Судьба председателя кронштадтского Ревкома Степана Петриченко достойна пера автора «бондианы». Судите сами.
Уроженец Калужской губернии, Степан Максимович Петриченко (1892–1947) в годы Первой мировой войны служил на линкоре «Петропавловск», входивший в состав Балтийского флота. Революционный Февраль встретил на Эстонском острове Нарген (Найссаар), где в декабре 1917 года революционные матросы провозгласили свою «Советскую республику матросов и строителей». Ими же было организовано местное самоуправление, просуществовавшее под красно-чёрным флагом «анархо-коммунистов» до захвата Таллина немцами в феврале 1918 года.
За свои «вольные» мысли, открытое проявление недовольства по поводу пораженческой политики Ленина и заключения Брестского мира ему было предложено покинуть корабль. Оказавшись, что называется, на вольных хлебах, Петриченко не растерялся, отбыв на войну с гетманом Скоропадским. Однако до Украины не доехал – угодил в кутузку: повезло – не расстреляли.
Бывший руководитель Наргенской «республики» Степан Петриченко вновь почувствует силу матросской массы весной двадцать первого. Правда, в Кронштадте всё закончится намного печальнее…
Как встретили финны беглых кронштадтцев, мы знаем. К концу лета 1922 года в Финляндии осталось не более трёх тысяч «мятежников», да и то в большинстве своём не матросов, а солдат из крестьян. Засобирался домой и бывший «анархо-коммунист» Петриченко. Для начала съездил в Ригу, где посетил посольство РСФСР. Ходили слухи, что там его завербовали люди из ГПУ, сделав агентом Разведупра РККА в Финляндии.
Когда о его «гнусном замысле» уехать в Россию узнали бывшие члены Ревкома, на имя полицмейстера Выборга поступил донос. Вскоре Петриченко был арестован: впереди его ждали несколько месяцев финской тюрьмы.
Выйдя на свободу, Петриченко какое-то время работал на местных лесопилках, много плотничал. Но тяга к Родине с годами только усиливалась. В августе 1927 года он вновь приезжает в Ригу и в советском посольстве пишет заявление на имя… своего давнего знакомого Михаила Калинина. Просьба одна: вернуться домой. Однако в это время его плотно опекает ОГПУ. Чекисты, как всегда, действуют методом кнута и пряника. «Пряником» в данном случае оказалась кратковременная поездка в СССР, «кнутом» – окончательная вербовка (теперь в агентурных списках ОГПУ он значился как «Берг») и возвращение в Финляндию.