В те дни он часто повторял это своё стихотворение. Сердечные «тиски» в груди Гумилёва и жажда «золотого покоя» появились не на пустом месте. Была в его жизни одна тайна. И он много бы дал, лишь бы не было ни тайны, ни… лиц, затянувших поэта в мутный водоворот политических событий. Впрочем, он больше винил не столько кого-то, сколько себя – за легкомысленную близорукость.
Осенью 1920-го Гумилёв каким-то образом тайно встретился с бывшим царским офицером Юрием Германом. Опытный разведчик, Герман тут же смекнул, что Николай – тот, кто ему нужен, предложив поэту «добывать разные сведения и настроения и раздавать листовки». Работа, подчеркнул Герман, будет, конечно, хорошо оплачена. Неожиданно для себя Гумилёв загорелся, встречно предложив собеседнику организовать в Петрограде… «активное восстание». Однако потребовал за это слишком большую сумму. Словом, предварительный разговор так и остался разговором. Поэта больше не тревожили, и постепенно он как бы отошёл от заговорщиков.
Всё обострилось с началом кронштадтских событий, когда восставшим позарез понадобилась поддержка из Питера. По подсказке профессора Таганцева полковник Шведов разыскал Гумилёва и предложил в случае необходимости «помочь с прокламациями».
Из воспоминаний члена ячейки Гумилёва поэта Георгия Иванова:
«Однажды Гумилев прочел мне прокламацию, лично им написанную. Это было в кронштадтские дни. Прокламация призывала рабочих поддержать восставших матросов, говорилось в ней сто-то о «Гришке Распутине» и «Гришке Зиновьеве». Написана она была довольно витиевато, но Гумилев находил, что это как раз язык, «доступный рабочим массам»…»
Тогда же, вспоминал Иванов, Гумилёв сказал: «…Ждать нечего. Ни переворота не будет, ни Термидора. Эти каторжники крепко захватили власть. Они опираются на две армии: красную и армию шпионов. И вторая гораздо многочисленнее первой. Я удивляюсь тем, кто составляет сейчас заговоры… Я не трус. Борьба моя стихия, но на работу в тайных организациях я бы теперь не пошел»8.
После того как Гумилёв ответил вербовщикам согласием, ему было выделено 200 000 рублей и лента для ротатора для печатания антисоветских листовок. От ленты поэт отказался, но пообещал организовать «группу преданных людей». Пообещал и… принялся за дело.
Причастность Гумилёва к заговору, а также наличие у него крупной суммы денег подтверждает и жена Георгия Иванова, уже цитируемая мною Ирина Одоевцева:
«Об его участии в заговоре я узнала совершенно случайно… Я, как я это часто делала, слушая то, что меня не особенно интересовало, слегка вдвигала и выдвигала ящик его письменного стола. Я совершенно не умела сидеть спокойно и слушать, сложа руки.
Не рассчитав движения, я вдруг совсем выдвинула ящик и громко ахнула. Он был туго набит пачками кредиток.
– Николай Степанович, какой вы богатый! Откуда у вас столько денег? – крикнула я, перебивая чтение.
Гумилев вскочил с дивана, шагнул ко мне и с треском задвинул ящик, чуть не прищемив мне пальцы.
Он стоял передо мной бледный, сжав челюсти, с таким странным выражением лица, что я растерялась. Боже, что я наделала!
– Простите, – забормотала я, – я нечаянно… Я не хотела… Не сердитесь…
Он как будто не слышал меня, а я все продолжала растерянно извиняться.
– Перестаньте, – он положил мне руку на плечо. – Вы ни в чем не виноваты. Виноват я, что не запер ящик на ключ. Ведь мне известна ваша манера вечно все трогать. – Он помолчал немного и продолжал, уже овладев собой. – Конечно, неприятно, но ничего непоправимого не произошло. Я в вас уверен. Я вам вполне доверяю… Так вот…
И он, взяв с меня клятву молчать, рассказал мне, что участвует в заговоре. Это не его деньги, а деньги для спасения России. Он стоит во главе ячейки и раздает их членам своей ячейки.
Я слушала его, впервые понимая, что это не игра, а правда. Я так испугалась, что даже вся похолодела.