И вот смолкает одна пушка, вторая… На палубе бушует пожар. Когда из строя вышли почти все орудия, японские корабли подошли ближе и в упор стали расстреливать беззащитный броненосец. Но и тогда русский корабль продолжал отстреливаться ещё в течение часа…
Наконец, послышалась команда:
– Застопорить машины! Прекратить огонь. Открыть кингстоны. Корабль взорвать. Команде спасаться…
Капитан 1-го ранга Миклухо-Маклай отдавал приказания спокойно, уверенно, без тени страха. Его лицо оставалось непроницаемым. Это подействовало на экипаж ободряюще. Матросы готовили плотики и спасательные матрацы; раненых, обвязав пробковыми поясами, осторожно спускали на воду. Не наблюдалось никакой паники и бестолковой суеты; каждое действие было отработано месяцами изнурительных тренировок.
Постепенно броненосец начал заваливаться вправо; когда крен увеличился, матросы стали прыгать за борт. Командир покинул корабль последним. Вскоре «Адмирал Ушаков» перевернулся на бок; корма опустилась, и корабль вертикально ушёл в пучину. На носу гибнущего броненосца развевался Андреевский флаг.
Враг не бывает излишне благодушен. На то он и враг. Не стали исключением и японцы. Они беспощадно расстреливали из пулемётов русских моряков, барахтавшихся в ледяной воде. Когда к командиру броненосца подошла японская шлюпка, Миклухо-Маклай от помощи отказался:
– Сначала спасайте матросов, – крикнул он по-английски японскому офицеру.
Почти триста человек были спасены. Погибли сам Миклухо-Маклай, старший офицер Мусатов, старший механик Яковлев и многие матросы и офицеры с «Ушакова».
Так при Цусиме сражались русские моряки…
В бочке мёда всегда отыщется место для ложки дёгтя. И если говорить о «дёгте», то он навечно прилипнет к другому участнику Цусимского сражения – контр-адмиралу Энквисту. Впрочем, обо всём по порядку…
В один из осенних дней 1964 года в хирургическое отделение Вятскополянской районной больницы привели пожилого мужчину. Несмотря на возраст (чуть за восемьдесят), крепкий и ладно сбитый, он выглядел довольно бодро. «Только вот с ногой беда, – пояснил доставивший его в больницу сын. – Разболелась не на шутку…»
Выяснилось, подстригал ногти овечьими ножницами и чуток дал маху – резанул по пальцу. Кровь так и брызнула. Ногу старик быстро перевязал, да и забыл было про неё, не до того. В деревне хороший хозяин без работы не сидит – то в огороде возится, то со скотиной, опять же – рыбалка. После того как овдовел, жениться вновь не пришлось, один шестерых растил. Некогда было на болячки засматриваться. Так что махнул рукой: не в первый раз, поболит и пройдёт…
Не прошло. Рана оказалась глубокой; скоро палец раздуло, а за ним до колена и всю ногу.
– Смотри, тятя, антонов огонь начнётся. В больницу бы…
– Неколи по больницам-то, – сердился старик. – Дел прорва… На днях судак на Вятке повалит…
Судака в тот год, и правда, привалило. Хватило себе и соседям досталось. Всё бы ничего, только вот нога. И примочки знахарка делала, и картофельный компресс прикладывали – пустая затея.
– Хошь – не хошь, в больницу надо, – заволновались дочери. – Без ноги останешься, тятя… Оттяпают!
– Не оттяпают, – упрямился отец. – Помню, после Цусимы и не такие выкарабкивались…
И всё же пришлось ехать в районный центр, в Вятские Поляны. Ногу осматривал хирург Вологжанин. Врачом он считался молодым, но за плечами имел не один десяток ампутаций. Потому-то, взглянув на багровую ногу, сразу насторожился:
– Э-э, да тут серьёзное дело. Где раньше-то гуляли?
– Да рыбак он у нас, – вмешался сын Николай. – Удочки да Вятка на уме. Целыми днями на реке. В юности-то матросом был – так им и остался. Участник русско-японской, при Цусиме сражался…
– Жаль, конечно, – вздохнул хирург, ощупывая больную ногу. – Только, думаю, отрыбачился герой. Гангрена… Придётся ампутировать.
– Это как же?! – всполошился старик. – Как мне с культяпкой-то?
– Поздно обратились, запущенная стадия, – пытался образумить пациента Вологжанин. – Пара тройка дней, от силы неделя – и сепсис!
– Не дам! – нахмурился бывший матрос. – Это что ж получается: ни «Яблочко» сплясать, ни на рыбалку сходить… Уж сколь проживу. С двумя ногами жил, с двумя и помру…
Эту фотографию я помню со школьных лет. Однажды её мне показал товарищ, Сергей Колесников. Подавая фотку, гордо сказал: