– Лет до девяноста, наверное, дед-то дожил? – интересуюсь у рассказчика. – Тогда долгожителей много было – «богатыри – не мы!»…
– Мог бы, конечно, и до ста – запросто. Но в сорок втором умер на пасеке. Угорел от печки…
Сколько ни допытывался у родственников Бабушкина, где был и чем занимался богатырь в годы Гражданской войны, что-либо узнать так и не удалось. Война не понаслышке прошлась по родным местам нашего героя. Так, в 1919-м в волостном селе Вятские Поляны стояли красные части 2-й армии Восточного фронта, в частности, знаменитая 28-я «Железная» дивизия Вольдемара Азина. А вот в Застругах, Сосновке и соседних Малиновке и Сушах хозяйничали белые из Сибирской армии колчаковского генерала Гайды. Кто-то из местных уходил к красным, кто-то – к белым.
А с кем же был Бабушкин? История умалчивает. Хотя в советское время утверждалось, будто атлет активно сочувствовал Советской власти, доказывая свою лояльность тем, что с вырученных от выступлений денег делал отчисления в пользу Советов. По моему скромному мнению, следует понимать: человек, занимавшийся предпринимательством, соблюдал «правила игры», установленные существовавшим на тот момент режимом. Попробовал бы он не отчислять! Был бы у власти Колчак – отчислял бы ему. Но победили красные. И когда наступила эра «военного коммунизма», а потом и нэпа – ещё то оказалось времечко: за отказ от отчислений того или иного «налога» в пользу Страны Советов быстренько бы оказался в ЧК или в ГПУ. И не посмотрели бы на заслуги.
Вот одно из указаний волостного организатора выступлений атлета, где учтены определённые условия:
т. Поддубному
«На билеты от 1 до 5 ряда делайте надбавку по 5 копеек в пользу местных средств, а с 6 по 10 места по 3 копейки. Это не исключает 15 % со всего сбора.
Волорганизатор Р. Л. К. С. М.
По Шихазановской волости [подпись]
5/X-24 г.»13.
Скорее всего, во время войны Бабушкин не прекращал гастролировать. Как говорится, война войною, но жить-то надо. Сорокалетнего ветерана русского-японской войны и полного Георгиевского кавалера вряд ли кто посмел бы тронуть – к таким относились с явным уважением как красные, так и белые. Не случайно, герои с «Георгиевскими бантами» воевали и у тех, и у других, причём зачастую – на командных должностях (товар-то штучный!). Наверняка нечто подобное предлагали и Бабушкину. По всей вероятности, в то смутное время ему удалось-таки остаться в стороне, ведь многочисленные шрамы, полученные героем в Порт-Артуре, говорили сами за себя: он своё отвоевал…
…Скорый фирменный поезд «Вятка» маршрутом Москва-Киров летит сквозь тёмную, промозглую тьму. Минут через пятнадцать должен быть Владимир, а мне всё не спится. Хотя в вагоне тепло, уютно, чистенько. Да и соседи приличные: интеллигентная старушка, возвращающаяся из гостей от дочери, и подростки-молодожёны – как сказали, «с медового месяца» то ли из Турции, то ли из Египта. Счастливые. Все уже спят: старушка «по возрасту», юнцы – по молодости, ведь юность не знает бессонницы. Лишь я, «средневозрастной», отчаянно борюсь с Морфеем.
…Впервые о вятском богатыре Василии Бабушкине я узнал, учась в начальной школе, в классе втором-третьем. Прекрасно помню, как нас привели в обычный старенький дом в Вятских Полянах, на улице Азина, в котором и располагался тогда исторический музей. Тот музей отличался от нынешнего разительно. Конечно, с нынешним – новеньким, просторным и уже устоявшимся, – не сравнить. Зато в том, маленьком и тесном, были свои секреты. Чего стоил один лишь запах музея. И он запомнился мне на всю жизнь: пахло почти ощутимой стариной, этакой древней окаменелостью. Кто знает, может, то был едва ощутимый «аромат» мамонтового бивня или одного из птичьих чучел, висевших по стенам; свою порцию старинного «парфюма» наверняка добавлял и всякий хлам, натащенный сюда детворой. Но я уверен, то был запах Истории.
А ещё там были люди. Необычные, какие-то одержимые, казавшиеся нам, мальчишкам, этакими доисторическими мастодонтами. И возглавлял всю эту «историко-исследовательскую» когорту знатоков невысокий, плотнотелый человек, с мясистым носом и добрыми близорукими глазами. Звали его Павел Петрович Бяков. Что сразу обращало внимание при общении с этим человеком – он очень любил детей; и его своеобразная улыбка при взгляде на ребятню говорила сама за себя.
Своего рода «коронкой» Павла Петровича был рассказ о «матросе-силаче» Василии Бабушкине. О «вятском Поддубном» Бяков мог рассказывать часами. Именно от него мы впервые узнали незнакомые тогда слова «Порт-Артур» и «Цусима»; а уж о том, что вытворял в рассказах экскурсовода Бабушкин с металлическими рельсами, мы слушали разинув рты. («Завирает», – где-то в глубине души вертелась кощунственная мысль.) А ещё с восхищением рассматривали гипсовый бюст матроса-богатыря, старинные афиши с изображением атлета, где тот стоял с лентой через плечо и Георгиевскими крестами, читали выдержки из газет с описанием его подвигов. Прямо-таки распирала гордость за такого земляка…