И это – первая точка.
Идём дальше.
А дальше – печальнее. Я так и не нашёл в сочинениях нынешних авторов той фамилии, которую так упорно искал. И данный факт очень-таки прискорбен. Хотя бы потому, что не люблю я гадать на кофейной гуще, да и вообще гадать; и уж тем более – ссылаться на чьё-либо мнение, не подкреплённое фактами. А подайте-ка мне, заблудшему, факты! Где факты – там истина. То ли Цицерон, то ли… Впрочем, не столь не важно.
Итак, не найдя искомую фамилию, придётся, как и обещал, называть вещи своими именами. Вот цитата из одной книги, посвящённой подвигу брига «Меркурий» и его командиру, – цитата, которая фигурирует и в глупыше-Яндексе: «В 1886 году популярный отечественный журнал «Русская старина» за июнь-сентябрь опубликовал воспоминания Елизаветы Фаренниковой, близкой знакомой всей семьи Казарских и лично Александра Ивановича. …Несмотря на всю сенсационность статьи о причинах смерти Казарского, публикация прошла незамеченной. Почему?».
Не буду называть автора, написавшего это. Тем более что он блестящий писатель-маринист, за что ему нижайший поклон. Но всё им (и не только им!) до сих пор написанное относительно смерти и последних днях Александра Казарского – внимание читатель! – всё ложь!
Именно потому, что мне так и не удалось в работах именитых и не очень «исследователей» найти хотя бы малелю-у-у-сенькую ссылку на человека, фамилию которого я так упорно искал. Фамилия эта – Горбунов. Не удивлюсь, если и тебе, читатель, она ни о чём не говорит. До поры до времени и во мне она не вызывала усиленного сердцебиения, пока не прочёл декабрьский номер «Русской старины» за 1886 год – журнала, на который «исследователи» в своих работах старательно ссылаются.
Так вот, приведённая мною выше выдержка из книги говорит (да простят меня коллеги-писатели!) только об одном: эту «Русскую старину», похоже, из них никто не читал. (Барабанная дробь!) Об Александре Ивановиче Казарском в этом журнале за 1886 год написано в двух номерах – июльском и декабрьском (но никак не «за июнь-сентябрь», как пишут некоторые «исследователи»). Важнее другое: воспоминания Елизаветы Фаренниковой опубликованы в июле, а в декабре появилась своего рода ответная статья, автором которой и был тот самый Иван Фёдорович Горбунов – известный в прошлом писатель и публицист, мемуарист и актёр. Считался одним из лучших мастеров исполнения устных рассказов. Популярность его как актёра была огромна: этого человека любили и простые люди, и члены Императорской семьи. К слову, Горбунов изображён в образе шута на картине К. Маковского «Смерть Ивана Грозного». В общем, колоритнейшая фигура – этакий Эдвард Радзинский тех лет, который, к сожалению, в наши дни напрочь забыт.
Так вот, будучи человеком многогранным и творческим, Иван Фёдорович Горбунов провёл собственное расследование этого дела. И для этого (в отличие от современных «исследователей») использовал то, что должен был использовать для настоящего исследования истинный исследователь – подлинное следственное дело по факту смерти флигель-адъютанта Казарского.
А теперь, уважаемый читатель, поиграем в демократию. Если у вас нет ни чуточки сомнения, что г-на Казарского отравили, и знать вы больше ничегошеньки не желаете, тогда предлагаю дальнейшее чтение прекратить, дабы не расстраиваться, изводя на нет свои несчастные нейроны, кои, как известно, не восстанавливаются. Ибо дальше фольклор на тему «потемневшие от яда эполеты» заканчивается, передав эстафету основанной на фактах документалистике. И скажем за это спасибо почившему в Бозе в конце позапрошлого века отменному мастеру своего дела Ивану Фёдоровичу Горбунову.
А начнём мы с «рассказа» (так назвал эти воспоминания Горбунов) Елизаветы Фаренниковой. Причём сразу оговоримся: июльский материал о Казарском журнала «Русская старина» назовём фольклорным, декабрьский – документальным. Да, и для понимания вопроса: Елизавета Фаренникова – дочь четы Фаренниковых, к которым незадолго до смерти приезжал по пути в Николаев Александр Казарский (то есть она пишет то, что запомнила из рассказов своих умерших родителей).
Читаем: «Я помню его, так рассказывала мне моя матушка, как будто теперь вижу его перед глазами: молодой человек, невысокого роста, худенький… с приятным, умным, подвижным лицом. Когда бывало приезжал он к нам, то не только я и муж были ему рады как родному, но и вся прислуга радовалась его приезду. Всех он обласкает, всю прислугу обделит подарками. Живой говорун, остряк, шутник и любезный со всеми… не любил сидеть на одном месте. Как теперь вижу скорую его походку по комнате, слышу живой, приятный разговор, громкий смех…»1