Горбунов: «Старший доктор Николаевского морского госпиталя Летниковский показал согласно со своими коллегами».
Показание «чиновника не у дел 7-го класса» Охоцкого на вопрос следственной комиссии: «На кого он имеет подозрение и догадки в отравлении Казарского?»:
«…В особенности ни на кого; но купец Коренев… рассказывал, в присутствии аудитора Рубана, которому Петрушевский говорил, что Казарский отравлен в доме Тулубьева, и в доказательство ставил пятна на полу. Говорил это Петрушевский при бывшем у Рубана мичмане Ботове».
Иван Горбунов: «Купец Коренев показал, что он об отравлении Казарского слышал от Рубана. Рубан написал донос, а он, Коренев, подал его жандармскому полковнику Гофману, по его, полковника, просьбе.
От аптекаря Скорикова комиссия востребовала шестнадцать засвидетельствованных копий с рецептов, прописанных для Казарского доктором Петрушевским. Помощник генерал-штаб-доктора Ланга нашел, что рецепты прописаны по правилам рецептуры и содержат в себе средства противовоспалительные.
Протоирей Волошинский, напутствовавший покойного за несколько часов для его смерти св. Тайнами, показал, что во время отпевания на покойном не было «подобия человеческого». О неестественности смерти ничего не слыхал.
Комендант г. Николаева, ген. – майор Федоров, отнесся в комиссию, что он прибыл в квартиру Казарского тотчас после его смерти, застал там многих посетителей, в том числе чиновника Охоцкого и штаб-лекаря Петрушевского. На вопрос: «не должно ли тело обозреть анатомически?» доктор отвечал: «трупы вскрываются в таких только случаях, когда больной не был в лечении у медиков или же умер скоропостижно», и, вынув из бокового кармана журнал о болезни Казарского, сказал, что он будет доставлен по команде. Чиновник Охоцкий просил об опечатании бумаг покойного, что было сейчас же исполнено. Об анатомировании тела Охоцкий его не только не просил, но и не напоминал, и если бы представился малейший повод ко вскрытию – это и без Охоцкого было бы исполнено. Во время болезни комендант посещал покойного «вместе с другими особами, особенным дружеством его почтенными».
Предстал перед лицом комиссии чиновник Рубан, главный виновник всего этого следствия. Ему рассказал доктор Петрушевский о смерти Казарского почти дословно все то, что написано в его показании. Он этот рассказ, «без всякого намерения», передал купцу Кореневу, со своими соображениями, а тот родственнику Казарскому – чиновнику Охоцкому.
Комиссия задает ему вопрос: «составлял ли он записку для Коренева о неестественности смерти Казарского и при составлении оной какими убеждениями и доводами руководствовался?» Причем самою записку предложено ему представить на усмотрение комиссии.
Он, по просьбе купца Коренева, написал рассказ Петрушевского «в нескольких строках» и отдал ему. Для чего Кореневу нужна была эта записка – он не знает. Записка эта впоследствии была возвращена ему обратно и им «порвана, как ненужная». «В записке сей были помещены еще некоторые обстоятельства, сопровождавшиеся по слухам и общей народной молвой, ходившей по городу».
Комиссия задает ещё вопрос: «Почему, получив сведения о неестественной смерти Казарского, он не объявил тогда же правительству?»
«Объявление правительству будто бы о неестественной смерти он не сделал потому, что не смог ничего представить в доказательство».
Фельдшер, находившийся при больном, показал, что он не мог вставать с постели, кашлять, о причинах болезни и о самом существе оной он ни от кого не слыхал.
Обмывавшие тело матросы показали, что «во время такового обмывания лицо и тело Казарского были белы и чисты, без всяких знаковых изменений, кроме небольших пятен на груди от припущения пиявок»».
Из показаний частного пристава, титулярного советника Лазаревича:
«Слышал от Охоцкого. Он говорил сими словами: «Как он скоро испортился до такой степени, что ему сильно повредило глаза, и быть не может, что он умер своей смертию». Самая же сия молва происходила тогда и в народе. Об отравлении же, чтобы кто сие сделал преступление, он не слыхал, и ежели бы обстоятельство сие как либо ему было известно, то он бы, по обязанности своей, тотчас же донес по начальству. О рассказе и слухах он не доносил по начальству потому, что слухи сии неимоверные и рассказы были громко говорены и никто на них никакого внимания не обращал, следственно и он, как ни есть старший чиновник в полиции, молчал. Между прочим, купец Коренев ему говорил, что если коменданту угодно будет открыть причину смерти Казарского, то в этом нет никакой трудности: стоит только призвать в дом его каких-то двух женщин, которые приносили в дом генерала Тулубьева яд, и чрез тех женщин может все открыться»[53].
53
Потом Иван Горбунов оговорится: