Николай настолько уверовал в свою будущую победу, что, как и подобает медведю, решил идти напролом. Начиная с января 1853 года, в беседах с британским послом в Петербурге Джорджем Сеймуром он активно обсуждает разделение «турецкого пирога» между Россией и Великобританией.
– Если мы поймём друг друга, сэр, и придём в данном вопросе к единому соглашению, мнение остальных, каково бы оно ни было, мне безразлично, – говорил император британцу. – Заявляю вам открыто, что я не позволю Британии водвориться в Константинополе – забудьте об этом! Но со своей стороны обязуюсь не водворяться там в качестве, скажем, э-э… собственника. А вот как временный охранитель – да! Хотя может случиться и такое, что обстоятельства принудят русские войска войти-таки в Константинополь. Но, повторяю, я не допущу, чтобы англичане, французы и даже греки завладели этим городом! И открыто вам об этом заявляю… Теперь о Балканах. Пусть Молдавия, Валахия, Сербия и Болгария поступят под протекторат России. Зато Египет, знаю, для Британии важен, и я отношусь к этому с пониманием; то же могу сказать о Кандии[58]. Почему бы этому острову не стать английским? Итак, мои слова – это слова джентльмена. Передайте моё мнение своему правительству. Я не прошу от британского правительства обязательств или какого-либо соглашения. Это свободный обмен мнениями. Я сказал своё слово – слово джентльмена! – теперь жду ответа от вас…
Царь отважился пройтись по лезвию бритвы – он пошёл ва-банк. Дальше следовало ждать…
Британский лев во все времена отличался не только хитростью, но и коварством. И в схватке с русским медведем за турецкого ослика следовало учитывать, что в ход пойдут не только клыки и когти, но и присущее британцам вероломство.
Ответ англичан, данный от имени кабинета статс-секретарём по иностранным делам лордом Джоном Расселом, поразил Николая. Даже временный переход Константинополя под контроль русского царя Лондон считает возмутительным! То был рык британского льва. Впрочем, этого и следовало ожидать.
Оставались французский петушок и австрийский бычок – совсем неопасные для русского медведя. И вряд ли они что-либо смогут, если тяжёлая медвежья лапа ляжет на хрупкую шею осла. Так, по крайней мере, рассуждал русский император, готовясь «идти на Царьград».
И снова пошёл ва-банк, недооценив Францию. Задиристый галльский петушок – существо, в общем-то, никчемное: больше шума и суеты. Но в том-то и дело, что французский петух оказался клевачим.
Николай I был твёрд в намерениях и очень не любил, когда в его планы вмешиваются другие. Например, те же дипломаты, со своими «абы» да «как». И данный факт сыграл не последнюю роль в событиях, приведших к трагическим последствиям.
Дело в том, что русские дипломаты многое монарху недоговаривали. Киселёв в Париже больше молчал; Бруннов в Лондоне вертелся, как карась на сковороде, а Мейендорф слал из Вены чуть ли не победные реляции.
– Что я могу сказать императору? – возмущался князь Ливен, когда его призвали открыть императору всю правду как она есть. – Извините, но я не дурак! Если я начну говорить ему правду, он вышвырнет меня за дверь, и ничего из этого не выйдет…
Сенатор К. Фишер: «Николай Павлович не обладал мудростью своей бабки и не получил воспитания, как старший брат его, однако обстановка его была невыгодна. 14 декабря послужило ему, с первого дня, великим уроком. Правление Аракчеева вдвинуло в правительственные сферы несколько человек, более вредных, чем полезных, однако много оставалось и дельных и опытных помощников государю: Воронцов, Дибич, Толь, Ермолов, Паскевич – испытанные в боях; Новосильцов, Кочубей, Нессельроде – опытные в делах государственных; Канкрин – умный министр финансов; Васильчиков – честный и прямой советник, и другие. С такими людьми можно было многое сделать. И они, и другие, менее способные, были прежде всего озабочены тем, чтобы точнее исполнить волю государя; никому не приходило в голову проводить, вопреки этой воле, собственные доктрины. Николай Павлович и не потерпел бы этого…»1
Галльский петух оказался жадным и задиристым. А ещё, как любой петушок, французский не мог без курочек – богатых колоний. Аппетиты Франции существенно возросли, когда ей удалось отщипнуть от Турции жирный кусок – Алжир. На очереди оставалась Сирия. Но перед носом маячил русский медведь – ни себе, ни людям…
Путь в Сирию лежал через Палестину – извечный анклав религиозных противоречий. Палестина, начиная с VII века, находилась под властью турецкого султана; до этого христианские святыни контролировались Византией. Но… не Римом. В Оттоманской Порте проживало до 10 миллионов православных христиан и лишь пара-тройка тысяч католиков. Вполне понятно, что за турецкими православными стояла Россия, за католиками – пол-Европы. Став императором, Луи Наполеон задумал разорить весь этот «палестинский муравейник». Причём, опять же, на пустом месте.