Рекогносцировка союзников показала, что наилучшим решением было бы произвести десант в несколько милях севернее Евпатории. Вечером 12-го британцы и французы уже у Евпатории. На слудующий день город пал. «Пал» сказано слишком громко: в Евпаторию без всякого боя и сопротивления вошли вражеские десантники. Исправлявший должность коменданта города майор Браницкий без всякого сопротивления вывел 200 человек Тарутинского егерского полка по дороге на Симферополь. Ворота Российской империи оказались распахнуты. Их распахнули, по сути, просто пнув сапогом…
Но это была ещё не высадка. Транспорты с войсками станут на якорь только утром 2 (14) сентября; около восьми часов первые французы достигнут берега. В половине первого пополудни на крымском побережье уже будут высажены три неприятельских дивизии, с орудиями и лошадьми.
Вторжение началось.
Самым сложным, конечно, было переправлять с кораблей на берег орудия. А где пушка – там и лошадь. Или я что-то путаю? Нет, всё так и есть. Когда орудие доставят на берег, там его и будет поджидать животное. Лошади, как и пушки, переправлялись на берег… на шаланде; причём тяжёлые мортиры – на двух спаренных (связанных между собой) шаландах – тех самых, что «полные кефали» и представлявшие из себя крупные рыболовные лодки, ходившие под парусом. Доставив на берег и погрузив на колёсный лафет, запряжённый лошадкой-двумя, орудия прямиком вывозили на позиции или куда там ещё.
И не следует забывать, что животных зачастую было переправлять ещё тяжелее, чем пушки. Хотя бы потому, что лошадь, в отличие от той же мортиры, существо живое и, следовательно, со своими преимуществами и недостатками. Из преимуществ следует выделить лишь одно – что она способна плавать. Всё остальное – относится к недостаткам. Ведь лошадка – животное умное и пугливое. А потому воду если и любит, то разве испить после трудного дня или в жаркий полдень пройтись с ездовым вдоль речной отмели на глубине не выше собственных колен. А в омут, понимает коняга, соваться не следует – лезьте сами!
И очень-таки лошадка не любит острых ощущений! Например, совсем это не конское дело, будучи стреноженной, шастать на каких-то шаландах по морям-океанам. И, очутившись на этой самой шаланде, чувствует себя, мягко говоря, не в своей тарелке. И если будет терпеть – то до первой сильной волны, захлестнувшей лодчонку. Тогда-то в чувствительной душе лошадёнки возникает самая что ни на есть паника! Раз дёрнется, другой – и вот уже за бортом. Копытцами туда-сюда, а дна и близко нет; да и копытца-то путами стянуты… Бедняга фыркает, хрипит и жалостно ржёт, прося у людей помощи, а потом и вовсе под воду – ту самую, которую и в рот-то не возьмёшь, такая горькая!
В какой-то момент проходит даже паника, ибо лошадь начинает медленно тонуть. В такие трагические минуты многое зависело от опыта и оборотистости солдат и матросов, которые, если верить приказам, отвечали за животное головой. Чаще – спасали; хотя – далеко не всегда…
Теперь сосредоточимся. Евпатория захвачена неприятелем. Невдалеке, покачиваясь на волнах, встал вражеский флот. На борту сотен кораблей, горланя и гремя, возится неприятельская свора. Это – ВРАГ. Он у наших берегов и настолько лют и непримирим, что в глазах защитников его обличье напоминает звериное. И эта нечисть подлежит уничтожению. Желательно – незамедлительно! Ибо все эти джоны, смиты, жан-жаки и фан-фаны явились сюда завоёвывать и убивать. И только для этого!
На весь переход в 250 миль у союзников ушло более недели. Повезло с погодой. А ещё джонам и жакам сильно повезло… с князем Меншиковым. Который всё то время, пока неприятеля можно было разметать в море или превратить в мясной фарш при высадке на берег, находился в Николаеве. И оттуда-то «светлейший» то ли командовал, то ли, извините, всё-таки «кудахтал».
Когда через неделю после высадки союзники произвели рекогносцировку близ Севастополя, выяснилось, что поперек входа в гавань, между Александровской и Константиновской батареями и снаружи мачтового бона, стояли пять линейных кораблей и два фрегата, между которыми были протянуты цепи. Однако оставленный проход подтверждал, что русский флот (почти 90 боевых и вспомогательных кораблей) был готов к выходу навстречу неприятелю[84].
Но корабли не вышли. Можно всё валить на нераспорядительность адмирала Нахимова, в руках которого находилось командование флотом; или на адмирала Корнилова, отвечавшего за укрепления на суше. Можно даже пойти дальше и, согласившись с крымским историком С. Ченнык, назвать вещи своими именами: никакого стратегического планирования морской войны во время Крымской кампании на нашем флоте просто не было! Впрочем, как и стратегической инициативы – верного признака любого победителя. И кто виноват – Луи Наполеон? Поэтому, повторюсь: в ответе за всё всегда самый главный начальник – тот, по приказу которого всё крутится, вертится, плавает, стреляет, сооружается и разрушается.
84
На тот период, если верить историкам, в гавани находились 4 трёхдечных 120-пушечных корабля, 11 двухдечных 84-пушечных, 7 фрегатов (от 44 до 60 орудий), 4 корвета (18-пушечных), 8 бригов, 11 пароходо-фрегатов и 40 мелких судов.