Блестяще! Но ниже князь Меншиков останавливается на важнейшем вопросе: «достаточны ли для сего настоящие наличные силы неприятеля»?
И сам же отвечает: «При отделении дивизии на Адрианополь, при подкреплении Омер-паши отрядом и при занятии Варны сильным гарнизоном не вероятно, чтобы у неприятеля осталось достаточное количество войск для успешного действия против Севастополя. Но с занятием Валлахии австрийцами ему не представится уже надобности укреплять столь значительно турок и тогда он, кажется, мог бы от 50 до 60 тыс. англо-французских войск, а сверх еще турецких обратить на действия против Крыма… Численное превосходство будет на стороне неприятеля. Равномерно на его же стороне будет и выгода, какая в выборе места для высадки войск, так и по возможности держать нас в недоумении фальшивыми десантами.
Морской атаки он, без сомнения, не предпримет. Но имея в своем распоряжении значительно превосходящую нас силу, поведет атаку берегом.
Высадку для этого войска может сделать за два или три перехода севернее Севастополя, в Евпатории, например, как и пояснено выше, и следовать вдоль берега, фланкируемого флотами… Против внезапного нападения Севастополь, конечно, обеспечен достаточно своими временными укреплениями. Но против правильной осады многочисленного врага и против бомбардирования с берега средства нашей защиты далеко несоразмерны будут со средствами осаждающего. Два или три батальона, которые бы мог отделить ген. Хомутов в подкрепление меня, ежели еще сам не будет удержан демонстрацией, едва ли подоспеют вовремя к Севастополю, имея пройти с лишком двести верст расстояния».
Всё. Хотя – нет. Я совсем забыл о приписке: «Всё изложенное здесь я счёл моим долгом повергнуть благоусмотрению Вашего Императорского Величества».
То есть об остальном, Государь, позаботьтесь сами: делайте выводы, принимайте решения, приказывайте… Ну а с меня, светлейшего князя, какой спрос? Наше дело – подчиняться, не более.
Подытожим. Итак, определено место: Евпатория. Силы: от 50 до 60 тысяч. Время: месяц, от силы – два; если повезёт – все три. Враг у ворот! Он уже бьётся рогами…
А из Севастополя вопль: «Численное превосходство будет на стороне неприятеля…»
И уж совсем вдогонку: «Мы положим животы свои в отчаянной битве на защиту Святой Руси и правого ее дела; каждый из нас исполнит долг верного слуги своего Государя и честного сына Отечества, но битва эта будет одного против двух, чего, конечно, желательно бы избегнуть…»
Так что перед нами… ОТПИСКА. Некая констатация факта. И ни слова – что делать? Никакого ответа на извечный русский вопрос. Впрочем, присмотревшись, вывод из изложенного князем напрашивается сам по себе в виде панического речитатива: вторжение неминуемо… вероятнее всего – в районе Евпатории… силы неравны… «битва эта будет одного против двух»… и «мы положим животы свои в отчаянной битве»… Отбиться бы! Какое – воевать?!
Поэтому не постесняемся сделать свой вывод: «Всеподданнейшая записка» светлейшего князя Меншикова на Высочайшее имяпреступна по сути.Точка.
Кудахтать – извините, это даже не малодушие, это – предательство! В приснопамятном 1941-м такое поведение назвали бы паникёрством. А потом – и к стенке! Так что повезло «светлейшему». Правда, такое «везение» для Российской империи обошлось слишком дорого. Расплатились, как всегда, солдатской кровью…
Союзники, по всей видимости, решили сровнять Севастополь с землёй. Как у каждой крепости, у этой имелась своя «ахиллесова пята»: почти полная незащищённость с суши. И это несмотря на то что с моря черноморская база надёжно прикрывалась береговыми батареями. Однако Южная сторона была вообще оголена (как показали события, и Северная – тоже).
Только теперь, вновь очутившись в Севастополе, князь Меншиков, казалось, отдышался и стал понемногу приходить в себя. С лихорадочной одержимостью он начинает укреплять город с суши, особенно незащищённую его Южную сторону, где к сентябрю 1854 года было установлено до полутора сотен пушек разного калибра[85] и назначения. Затем по приказу Меншикова 11 сентября у входа в Севастопольскую бухту входят наиболее изношенные суда, где их затапливают поперёк рейда. Знать названия этих героических (без всякого пафоса) кораблей нам, потомкам, не только можно, но и должно. Их было семь: линейные корабли «Варна», «Селафаил», «Силистрия», «Три Святителя», «Уриил»; фрегаты «Флора» и «Сизополь». (Через некоторое время для усиления заграждения рейда от возможного прорыва вражеского флота будут затоплены ещё три линкора и три фрегата.)
85
До середины XIX века калибр орудий (речь о гладкоствольной артиллерии) различался по весу ядра. Скажем, «6-фунтовая пушка» – это означало, что её ядро весило 6 фунтов (1 фунт=0,4 кг). В нарезной артиллерии калибр – диаметр канала ствола орудия.