О происходящем на берегу противник получал даже не от лазутчиков: всё прекрасно просматривалось из подзорных труб. Как увидели огромное скопление народа в радиусе досягаемости орудий, так и:
– Fire!..
Залп-другой… И от солдатушек-ребятушек – руки-ноги-головы… Я без всякого цинизма – с ужасом! Потому как за подобное головотяпство кто-то должен был отвечать! И самое печальное: бедных русских мужичков так всю войну и бросали из пекла в пекло. Не удивлюсь, что выражение «пушечное мясо» пошло именно с тех пор.
А чем же занимался князь Меншиков? Да всё тем же – командовал.
Интересную запись находим мы в мемуарах сенатора К. Фишера:
«После перехода неприятельских войск на южную сторону Севастополя государь сказал одному офицеру, отправлявшемуся туда, что фельдмаршальский жезл князя Меншикова у него на столе, пусть князь кончит дело и приедет взять его. Это нанесло последний удар. Многие, окружившие престол… не могли скрыть, что они гораздо более страшились явки Меншикова на приглашение государя, чем поражения нашей армии; дисциплину разрушали всеми средствами. Инкерманское дело князь не мог возобновить оттого, что у него не было пороху. Меншиков, ум которого ценил император Александр и доселе Николай, прослыл глупым; герой 1828-го и 1829 года оказался в 1854 году совершенно неспособным в глазах придворных…»36
Война – что доменная печь: из неё выходит либо сталь, либо – шлак…
5 октября 1854 года, едва сгинула тьма, над севастопольскими бастионами повис багровый рассвет. Этот день для Черноморского флота навеки останется скорбным вдвойне: в полдень разнеслась страшная весть о гибели вице-адмирала Владимира Алексеевича Корнилова. Защитники твердыни лишились не только главного руководителя обороны. Адмирал Корнилов являлся «мозгом» Черноморского флота, его душой.
Когда начинаешь вникать в обстоятельства гибели прославленного адмирала, возникает ощущение, что в тот день герой севастопольской обороны буквально ощущал близкое дыхание собственной смерти. И делал всё от него возможное, чтобы успеть дать последние распоряжения. Успеть!
Последний день Корнилова хорошо описал его флаг-офицер капитан-лейтенант Александр Жандр:
«В шесть с половиной часов утра, 5 октября, раздались первые выстрелы французских осадных батарей; наши отвечали им дружно, и вся окрестность огласилась громом орудий. Ни минуты не медля, Владимир Алексеевич поскакал на 4 бастион; его приближенные едва могли поспевать за ним. Когда мы взошли на банкет левого фаса бастиона, канонада была уже в полном разгаре; воздух сгустился, сквозь дым солнце казалось бледным месяцем, и Севастополь был опоясан двумя огненными линиями: одну составляли наши укрепления, другая – посылала нам смерть… Корнилов переходил от орудия к орудию, по всему бастиону…»37
Как видим, с утра 5-го октября вице-адмирал Корнилов находился на четвёртом бастионе, где, ободряя солдат, проходил от одного орудия к другому:
– Держитесь, братцы! – подбадривал он матросов. – Бей реже, но метче… Не любит агрессор, когда ему в бок-то… глядишь, и отгребёт. Молодцы, ребята!..
Матросики, польщённые похвалой адмирала, довольно улыбались. Впрочем, веселиться не было времени: бастион засыпали вражеские ядра и осколки…
А Корнилов торопился на пятый бастион, к адмиралу Нахимову. Для этого следовало спуститься с крутого холма, который французы, успев пристрелять, уже вовсю утюжили ядрами. Несмотря на это, Владимир Алексеевич, вскочив на коня, начал спуск. Солдаты, глядя ему вслед, восхищённо качали головами.
У Нахимова на пятом всё было под контролем: не обращая внимания на огромные потери, артиллеристы успешно вели прицельный огонь.
Из воспоминаний флаг-офицера Жандра:
«На 5 бастионе мы нашли Павла Степановича Нахимова, который распоряжался на батареях, как на корабле; здесь, как и там, он был в сюртуке с эполетами, отличавшего его от других во время осады. Разговаривая с Павлом Степановичем, Корнилов взошёл на банкет… бастиона, и оттуда они долго следили за повреждениями, наносимыми врагам нашею артиллериею: ядра свистели около, обдавая нас землею и кровью убитых; бомбы лопались вокруг, поражая прислугу орудий. Видя опасность, которой подвергался Владимир Алексеевич, капитан-лейтенант Ильинский подошёл к нему с просьбою оставить бастион… Корнилов возразил: «А зачем же вы хотите мешать мне исполнить свой долг? Мой долг – видеть всех», – и взошёл на площадку над оборонительною казармою бастиона, где была батарея… Она имела уже значительные повреждения; из 39 прислуги выбыло 19…»38