В Севастополь срочно мчится светило отечественной и мировой хирургии профессор Николай Иванович Пирогов. Но для начала именитому хирургу туда ещё предстояло добраться – например, вплавь по грязи. В первом же письме Пирогова своей жене сквозит отчаяние:
«Среда, 2 ноября. Харьков. 11 часов вечера.
Только что сейчас приехали и через два часа уезжаем. Дорога от Курска, двести вёрст, ужаснейшая: слякоть, грязь по колено, но вчера сделался вдруг вечером мороз при сильнейшем ветре, так что зги не было видно, и мы принуждены были остановиться на 5 или 6 часов на станции в одной прегадчайшей комнате. Я ещё не брился, не мылся и не переменял белья с Петербурга»45.
В другом письме, которое Пирогов передаст оборванному калеке, возвращавшемуся из-под Севастополя, он описывает очередные трудности:
«Екатеринослав. Пятница. 6 ноября. 12 часов утра.
Наконец дотащились до Екатеринослава. Дорога от Курска, где шоссе прекратилось, невыразимо мерзка. Грязь по колени; мы ехали не более 3 и даже 2 вёрст в час, шагом; в темноте не было возможности ехать, не подвергаясь опасности свернуть шею, и потому мы принуждены были оставаться по 6 часов на станции, покуда темнота проходила… Не знаю, когда доедем; грязь и здесь ужаснейшая. Мы едем трое в тарантасе… Ось у телеги переломилась… Теперь напишу уже из Севастополя…»46
А дальше будет Крым… Хирург Пирогов прибудет на Северную сторону Севастополя 12 ноября 1854 года, через две недели после Инкерманского сражения…
Незадолго до сражения под Инкерманом князь Меншиков приказал генералу Павлу Липранди[90] атаковать «наглых англичан» у Балаклавы, по возможности – сбросить их в море. И вновь всё было сделано как-то невпопад – то есть опять недодумано. Ведь Балаклава за месяц нахождения там англичан превращена была ими в своего рода базу на Чёрном море, куда прямиком шли те самые пароходы из Портсмута через Дарданеллы и Босфор. Этакий вражеский муравейник, который, если и следовало уничтожить, то мощным армейским кулаком, но никак не двумя пехотными дивизиями, пусть и укреплёнными кавалерийскими частями. Вот светлейший князь сам бы и попробовал – на муравейник да голой ж… (уж извини, дорогой читатель, не удержался).
А недодумка ещё заключалась в том, что войск у Меншикова хватало, причём их было много, без дела маявшиеся близ Бахчисарая. Но даже и две пехотные дивизии дали британцам хорошего трёпа.
Кристофер Хибберт: «… Русские открыли огонь, и все звуки тонули в грохоте их пушек… Темп наступления продолжал расти, и ни у кого теперь не было сомнений в том, что все эти 700 всадников несутся навстречу гибели. С трех сторон по ним били вражеские пушки, вырывая из строя целые ряды кавалеристов, места которых тут же спокойно и неторопливо занимали их товарищи. Зрелище было настолько ужасным, что наблюдавшие за ним с безопасного расстояния мужчины и женщины не могли сдержать слез. Генерал Боске, наблюдая эту бойню, пробормотал, протестуя против такой храбрости: «Это великолепно, но это не война». Адъютант генерала Буллера писал: «Я не мог сдержать слез. В ушах стоял грохот пушек и визг пуль, которыми поливали этих храбрых ребят». Стоявший рядом старый французский генерал пытался успокоить его: «Бедные ребята»…»47
В результате встречного боя обе стороны потеряли по тысяче человек и, собрав раненых, молча разошлись[91].
А так как генерал Липранди привёз из Балаклавы 11 трофейных пушек, князь Меншиков от «блистательной виктории» был на седьмом небе от счастья, о чём тут же оповестил Государя. В Севастополе же из уст в уста рассказывали о нашей лихой контратаке, в результате которой полегло несколько британских эскадронов. Лошади, оставшиеся без всадников, сбивались в небольшие табуны и мчались кругами с безумными глазами. Русские казаки отлавливали дорогих породистых рысаков и продавали их по 15–20 рублей; потом те, которые их купили, перепродавали в 10, а то и в 20 раз дороже (доходило до 400 рублей!).
После этакого головушку у князя Меншикова и понесло. Раз две дивизии сотворили викторию, то что будет, когда ударить всей армией? Стали готовиться…
От исхода нового сражения зависело многое. Балаклавская виктория приободрила русскую армию; в то же время союзники серьёзно озаботились: а не удумает ли русский генерал Липранди атаковать вновь? Если так – не уйти ли вообще из Балаклавы в более спокойное местечко?..
Новое сражение решено было дать в районе Инкермана; командовать операцией князь доверил командиру 4-го корпуса генералу от инфантерии Петру Данненбергу[92]. Но с диспозицией (которую князь Меншиков составил самолично) опять вышло шиворот-навыворот.
90
Липранди, Павел Петрович (1796–1864) – генерал от инфантерии, герой Крымской войны. Из старинного испанского дворянского рода. Участник Отечественной войны 1812 года и наполеоновских войн. В 1831 году командовал Елецким пехотным полком, усмирявшим польских мятежников; штурмовал Варшаву. По окончании военных действий в Польше был назначен флигель-адъютантом к Его Императорскому Величеству. В 1839 году произведён в генерал-майоры и назначен командиром лейб-гвардии Семёновского полка. В 1848 году в чине генерал-лейтенанта был утверждён начальником штаба Гренадёрского корпуса; участник Венгерской кампании (1849 г.). В Крымскую (Восточную) войну отличился в деле под Балаклавой в октябре 1854 года, во время которого был ранен, но не покинул поле боя. Участвовал в сражениях при Инкермане и на Чёрной речке. Похоронен в Санкт-Петербурге на Митрофаниевском кладбище.
91
Среди раненых оказался и генерал от инфантерии Павел Липранди, которому осколок гранаты раздробил ногу. Несмотря на ранение, Липранди остался в строю.
92
Данненберг, Пётр Андреевич (1792–1872) – генерал от инфантерии, участник Отечественной войны 1812 года и наполеоновских войн. В 1831 году штурмовал Варшаву; воевал в Венгрии. Восточную (Крымскую) войну встретил командиром 4-го пехотного корпуса; 23 октября 1853 года руководил Ольтеницкой битвой, во время которой русские войска понесли большие потери. В октябре 1854 года был фактическим руководителем проигранным Инкерманским сражением, хотя вина, как считают историки, полностью лежит на князе Меншикове, возложившего на Данненберга неопределённую роль по диспозиции. Позже был отозван в Петербург и назначен членом Военного совета.