И вышло из всего этого то, что вместо одного сильного кулака русских по английской обороне получились некие щелчки по носу, которых, пусть и было много, но явно недостаточно для того, чтобы сбросить неприятеля с выгодных позиций. Да, русским удалось сбить передовые позиции противника, и даже захватить батарею, но этого было мало. Кроме того, где-то на подходе застрял отряд Павлова (вышла большая заминка с восстановлением моста через речку), который прибыл (вместе с Данненбергом) с серьёзным запозданием.
Тем не менее бой отличался чрезвычайной ожесточённостью.
«Снаряд попал в живот лошади полковника Сомерсета и взорвался там, – пишет К. Хибберт. – Всех стоявших рядом офицеров обдало душем крови и кусков внутренностей. Еще через минуту ядро оторвало ногу генералу Странгвейсу как раз в тот момент, когда он разговаривал с Рагланом. Генерал был сухощавым пожилым человеком, вежливым и смелым. Артиллеристы, которыми он командовал, любили его на зависть многим офицерам. Раглан, который вместе со Странгвейсом воевал при Ватерлоо, позже признался, что у него слезы выступили на глазах при виде того, как старик наклонился, чтобы посмотреть на свою ногу, которая повисла на лоскуте кожи и куске материи…
– Не будет ли кто-нибудь любезен, – попросил он как ни в чем не бывало, – снять меня с лошади?
Через два часа старый генерал умер»48.
А дальше события развивались следующим образом. В самый критический момент боя русские части стали нести тяжёлые потери среди командного состава. Был тяжело ранен (скончается в госпитале) генерал Соймонов; заменивший его командир 2-й бригады генерал-майор Даниил Вильбоа был также ранен. Принявший от последнего командование полковник Пустовойтов упал, сражённый пулей; принявший от него дивизию полковник Уважнов-Александров был убит… Много погибло других офицеров. Войска, по сути, оказались без командиров…
Русские солдаты отважно бросались на врага, но, повторюсь, снизу вверх всегда тяжелее. Тем более что британцев, в отличие от наших, активно поддерживала артиллерия. Постепенно атака егерей стала выдыхаться, а потом и вовсе захлебнулась. И начался отход…
Теперь англичане знали, что делать. И опять всё то же:
– Fire!..
По отступающим британцы ударили картечью. Сапун-гора покрылась сотнями тел погибших и раненых. Гул орудий сливался с криками взывающих о помощи умирающих солдат. Многие раненые скончались прямо на поле сражения, так и не дождавшись первой медицинской помощи (умирали от кровотечений и болевого шока).
Потеряв почти 11 тысяч человек (262 офицеров и 10 480 нижних чинов), русские батальоны отошли. (Общие потери союзников составили что-то около 4 тысяч.)
То было крупное поражение. И не только на боле боя: армейское руководство (прежде всего – в лице князя Меншикова) утратило моральный дух; была потеряна вера в мужество и стойкость русского солдата. В умах военачальников пораженческий надлом произошёл намного раньше того дня, когда последний раненый защитник покинул Малахов курган…
Николай Иванович Пирогов:
«Я никогда не забуду моего первого въезда в Севастополь. Это было в позднюю осень в ноябре 1854 года. Вся дорога от Бахчисарая на протяжении более чем 30 км была загромождена транспортами раненых, орудий и фуража. Дождь лил как из ведра, больные, и между ними ампутированные, лежали по двое и по трое на подводе, стонали и дрожали от сырости; и люди, и животные едва двигались в грязи по колено; падаль валялась на каждом шагу, из глубоких луж торчали животы падших волов и лопались с треском; слышались в то же время и вопли раненых, и карканье хищных птиц, целыми стаями слетевшихся на добычу, и крики измученных погонщиков, и отдалённый гул севастопольских пушек»49.
Сойдя в Севастополе с тарантаса, Пирогов плюхнулся «по колено в грязь». Охотничьи сапоги, купленные им по дороге, сильно подвели – у них отвалились подошвы. Выручили простые мужицкие сапоги, оказавшиеся намного крепче.
Пока передвигался по городу, не переставал дивиться:
«По дороге, берегом бухты, я увидел с десяток огромных пушек, заклепанных и лежавших на берегу. На вопрос мой, что это такое, врач отвечал, что это следствия недоразумения; когда неприятель шел от северных фортификаций на юг, то приказание Меншикова не было понято якобы и пушки эти заклепали и сбросили с батареи в море, думая, что неприятель непременно овладеет батареею и будет ими стрелять по городу. Теперь… наши ловят свои же пушки в море, вытаскивают и расклепывают»50.