Один из госпитальных докторов провёл хирурга к князю Меншикову. Главнокомандующий жил в каком-то ветхом домишке. Туда-то и пришёл Пирогов.
«Едва обо мне доложили, – вспоминал Николай Иванович, – как дверь отворилась, и я стал перед ним, что называется, нос к носу. В конурке, аршина в три в длину и столько же в ширину, стояла, сгорбившись, в каком-то засаленном архалуке судьба Севастополя. У одной стены стояла походная кровать с круглым кожаным валиком вместо подушки; у окна стоял стол, освещенный двумя стеариновыми огарками, а у стола в больших креслах сидел писарь, который тотчас же ушёл»51.
Разговор с главнокомандующим оказался не из лёгких; было видно, что Меншиков сильно подавлен.
– Я помню вас, – сказал он Пирогову. – Вы были у меня, когда я, упав с лошади, сломал ребро…
– Да, Ваша светлость, помню ваше ребро, – кивнул головой доктор.
– Вот так и живём, – стал оправдываться князь. – Уж извините, что приходится принимать вас в такой халупе… Вы, кстати, случайно не заходили в госпиталь?
– Заходил, – вздохнул Пирогов. – Признаюсь, впечатление не из лучших. Да что там – ужасное! Раненые умирают десятками прямо в госпитале…
– Сейчас уже ничего, – удивил Николая Ивановича князь. – После Инкермана творился настоящий ад! Раненых было больше, чем живых. Не знали, что с ними делать, очень много поумирало. И винить в этом некого – только себя. Я! Я во всём виноват – не солдаты же!..
Как отметил про себя Пирогов, князь Меншиков был неплохим человеком, но никудышным военачальником. Но рассуждать об этом не было времени – следовало действовать!
Раненые были везде: в убогих хижинах, в переполненных казармах, в домах с выбитыми стёклами, в покинутых учреждениях и в здании Дворянского собрания. В первый же день прибытия в Севастополь Пирогов обнаружил не менее двух тысяч(!) раненых, которые просто-напросто… ждали смерти. Измождённые, с гнойными запущенными ранами, «солдатушки-ребятушки», пролившие кровь на поле брани, умирали, так и не дождавшись квалифицированной медицинской помощи. Многие из них, отчаявшись найти спасение, лежали на голой земле, под дождём, друг на друге (чтобы согреться), навсегда распрощавшись с белым светом.
Десять дней, с утра до ночи, Пирогов и его врачи оперировали. В результате – тысячи спасённых жизней… Ухаживать за ранеными вызвались многие местные жители, простые люди; зачастую это были жёны и дочери защитников Севастополя. Все они торопились хоть чем-то помочь.
Анна Тютчева: «2 ноября. Приехал курьер и привёз более подробные известия о деле 24 октября. Не 5, а 10 тысяч человек выбыло из строя, а может быть, ещё больше. Великие князья пишут, что город переполнен ранеными, что не хватает фельдшеров. Женщины и даже дети в Севастополе ухаживают за ранеными. Женщины своими руками вынимают пули из ран. Совсем маленькие дети под градом пуль носят солдатам пищу»52.
Вскоре Пирогов получил послание от великой княгини Елены Павловны, сообщавшей, что в Севастополь едет группа сестёр милосердия из Крестовоздвиженской общины. Из сообщения статс-секретаря Гофмана он узнаёт, что, помимо сестёр милосердия, в его распоряжение прибудет шестьдесят вдов из Петербургского Вдовьего дома, специально обученных уходу за больными и ранеными. Николай Иванович вздохнул: капля в море, но хоть какая-то реальная помощь…
Главному хирургу и его врачам были выделены верховые лошади для объезда лазаретов и госпиталей. В Дворянском собрании был устроен перевязочный пункт; палаты для раненых размещались в танцевальных залах. А в бильярдной… на бильярдных столах оперировали раненых. И эти условия считались вполне сносными, ведь сюда не долетали снаряды, как, например, случалось в морском или казарменном госпиталях. В одном из этих госпиталей однажды бомба влетела через крышу в комнату, где шла операция, и, разорвавшись в воздухе, оторвала у больного обе руки53.
Война – катализатор для новых свершений; она – настоящий скачок в науке, обороне, медицине. Николай Иванович Пирогов не случайно появился в осаждённом Севастополе. Известный хирург прекрасно понимал, что многое из того, что он знал, умел и мог предложить на театре военных действий, в те дни было востребовано как никогда! Его опыт мог в корне изменить уровень оказания медицинской помощи русскому солдату и существенно продвинуть на десятилетия вперёд военно-полевую хирургию. Так и случилось.
Несмотря на то что со времён Бородина прошло почти полстолетия, медицинская помощь на поле боя и эвакуация раненых в русской армии находились в плачевном состоянии. Даже те из раненых, кому была оказана первая помощь, сотнями умирали от тяжёлых осложнений в виде гангрены или сепсиса. Многие, не успев добраться до госпиталя, погибали в пути в грязной телеге или просто под открытым небом. И это при том, что медицина к тому времени заметно шагнула вперёд.