Организованные Пироговым отделения по поиску и эвакуации раненых строго инструктировались: уметь отличать безнадёжных от неотложных и, конечно, от легкораненых. Хотя бы потому, что легкораненые бойцы зачастую могли обойтись своими силами в порядке само– и взаимопомощи. А хватать с поля боя первого попавшегося раненого – преступная халатность! Повторюсь: главное – оказание медицинской помощи тем из нуждающихся, кого ещё можно спасти.
Всё это можно назвать одним ёмким словом: революция в медицине.
И это несмотря на то что революции в военной медицине уже встречались, причём не только у нас – в разных странах и в разное время. Один главный хирург Наполеона Ларрей (ещё тот новатор!) чего стоил. Например, придумал так называемые амбулансы — медицинские фургоны, передвигавшиеся во время сражения между рядами войск. Эти самые амбулансы доставляли лекарей к месту наибольшего скопления раненых. И как вам такое?
Огорчу: тащить врачей в гущу сражения оказалось серьёзной ошибкой французского лейб-хирурга. Во-первых, врач должен лечить и оперировать, и не где придётся – на земле, в грязи или болоте, – а хотя бы в операционной палатке. Он не должен заниматься тем, с чем может справиться простой санитар или фельдшер.
А во-вторых, представьте картинку: едет этот самый ларреевский амбуланс с лекарями и фельдшерами, а по нему из тяжёлой пушки – бац! И ни хирургов, ни фельдшеров – никого. Месиво. А если таких амбулансов будет пять или десять? Да по всем из пушек? Тогда половина раненых наверняка пополнит ряды погибших…
Именно поэтому Пирогов ратовал за другое – за квалифицированную помощь близ поля сражения, а не в гуще боя. Мало того, он же придумал первый «хирургический конвейер». Это ещё больше помогало экономить время.
Представьте: операционная, где три врача с определённым функциями. Они передвигаются цепочкой. Один даёт наркоз; второй – оперирующий хирург, он занимается самой трудной работой; ну а третий – активно ему помогает: останавливает кровотечение, накладывает тугие повязки и пр. Никто не мешает друг другу; отработав на одном столе, переходят к другому. Сейчас подобное обычная практика, но тогда казалось делом поистине фантастическим! В разгар крупного сражения за семь часов на трёх столах можно было сделать до ста ампутаций58.
И если я назову Николая Ивановича Пирогова гением, это ни на йоту на отразит величину его заслуг перед человечеством. Сколько людских жизней спас этот великий хирург, предоставивший свои новаторские мысли и волшебные руки на благо Отечества! Низкий поклон ему от благодарных потомков…
Тогда же, в ноябре 1854 года, в осаждённый Севастополь приезжает граф Лев Николаевич Толстой. Поражённый увиденным, он восхищается защитниками морской цитадели.
«Во времена Древней Греции не было столько геройства, – пишет он брату. – …Чудное время! Я благодарю Бога за то, что я видел этих людей и живу в это славное время»59.
В то же время Толстой, как и Пирогов, возмущается бездействием начальства. Ещё находясь в пути, он записывает в дневнике: «2 ноября 1854. Одесса. Со времени десанта англо-французских войск у нас было с ним три дела. Первое, Алминское, 8 сентября, в котором атаковал неприятель и разбил нас; второе дело Липранди 13 сентября, в котором атаковали мы и остались победителями, и третье, ужасное дело Даненберга, в котором снова атаковали мы и снова были разбиты. Дело предательское, возмутительное. 10 и 11 дивизия атаковали левый фланг неприятеля, опрокинули его и заклепали 37 орудий. Тогда неприятель выставил 6 000 штуцеров, только 6 000 против 30 тысяч. И мы отступили, потеряв около 6 000 храбрых. И мы должны были отступить, ибо при половине наших войск по непроходимости дорог не было артиллерии и, Бог знает почему, не было стрелковых батальонов. Ужасное убийство… Я видел стариков, которые плакали навзрыд, молодых, которые клялись убить Даненберга. Великая моральная сила русского народа… В числе бесполезных жертв этого несчастного дела убиты Соймонов и Камстадиус. Про первого говорят, что он был один из немногих честных и мыслящих генералов русской армии…»60
Уже в апреле 1855 года Лев Толстой закончит первую часть своих «Севастопольских рассказов» – «Севастополь в декабре месяце». И не случайно, что самые пронзительные строки этого произведения будут посвящены именно раненым.