Какое-то время он сидел совершенно неподвижно, не меняя ни положения, ни выражения глаз, и мне показалось, что меня даже не услышали. Но потом… Святослав был из рода Лайт, и он понял, что скрывалось за маленькой и простой фразой.
Сын налетел на меня, как ураган, и, обхватив руками за плечи, уткнулся носом в шею. Я только улыбнулась, обняв могучую спину, где под кожей бугрились и перекатывались тугие жгуты мышц. По шее побежало что-то быстрое и мокрое, и мне потребовалась секунда, чтобы признать в этом слезы.
- Мам… - глухо всхлипнул парень. – Я так виноват перед тобой! Из-за меня тебя схватили, из-за меня так долго пытали… Я… так боялся себя, что позволил им увести тебя… Ведь я мог найти их, мог остановить, но… Я испугался, что не смогу контролировать себя… Зверь, он был сильнее… И они забрали тебя у меня!
Я молча гладила его по волосам, непривычно жестким и гладким, просто выслушивала все, что он скажет, прекрасно осознавая – он никому и никогда это больше не откроет, только моим ушам предназначалась эта исповедь.
- Ты такой глупый у меня, - ласково проговорила ему на ухо, когда Свят смолк. – Я виновата, виновата Адель и Ричард. Виноваты другие, но не ты. Из-за меня тебя сделали таким…
- …монстром?.. – горько усмехнулся он, все еще сопя мне в шею.
- …необычным! – строго закончила я, хлопнув его по макушке, чтоб не лез вперед батьки. – Ты Святослав Лайт, сынок, ты никогда не станешь монстром. Ты всегда будешь сильнее зверя, который теперь – тоже часть тебя, моего мальчика. Но я хочу заключить с тобой сделку.
Парень отпрянул так резко, что руки его вжали меня в кровать. Он пробормотал извинения, но удивление, которое галлонами плескалось в его новых глазах, никуда не делось.
- Ты поклянешься мне забыть и никогда больше не вспоминать о том, что ты мне сказал сейчас. О своей вине, о своей боли, обо всех ужасах, что тебе пришлось пережить по вине Ричарда Крита. Ты поклянешься и сделаешь это. Хорошо?
- А взамен?
- Я сделаю тебе подарок.
- Какой? – по-детски загорелся Свят, и я непроизвольно засмеялась.
- Сначала клятва, потом сюрприз, - непреклонно уточнила суровая маман.
Юный Лайт попыхтел-попыхтел, но потом все же приложил руку к сердцу:
- Я клянусь забыть все, что пережил, всю вину и всю боль. Я клянусь тебе, мама.
- Тогда дай обниму, - улыбнулась я, снова принимая его в свои объятья. И коснулась губами виска.
«Я дарю тебе свободу, Святослав Бессмертный-Лайт. Свободу от зверя внутри, свободу от боли обращения. Свободу от оков животной половины и Матери-Луны. Я отдаю тебе силу Светоча. Добровольно и с благословением. Я так люблю тебя, сыночек…»
Брюнет отпрянул от меня, и я увидела его сияние. Его кожа светилась изнутри, становясь чуть смуглее, приобретая тот знакомый мне оттенок, которым его наградили природа и наши с Максимом гены. Только глаза оставались прежними – желто-зелеными.
- Мам, - с подозрением протянула родная кровиночка. – Что это только что было?.. Я слышал твой голос… Внутри.
- Что-нибудь чувствуешь? – спросила я, не отвечая.
- Зверь… он замолчал! – воскликнул парень, глядя, как кончики пальцев постепенно перестают светиться. – Что ты сделала?
- Это Светоч. Я отдала его Силу тебе. Только отданная добровольно, она способна освободить оборотня от влияния Луны и животной половины. – Я пожала плечами. – Теперь ты не только уникальный, но и совершенно свободный.
- Безопасный, - исправил меня сын, обеими руками сжимая мою ладошку и улыбаясь так широко, как никогда в жизни. – Спасибо, мамочка!
- Да не за что, - улыбаясь точно так же, прошептала я.
- Дед идет, - чуть дернул головой Свят.
- Не слышу ничего, - нахмурилась я.
- С тобой все в порядке. Просто у меня очень тонкий слух.
И правда, через минуту дверь в мою комнату открылась и пропустила Рафаэля Лайт с каким-то черным стаканом в руке.
- Кормить тебя пришел, - пояснил он, радостно улыбаясь.
- Я, пожалуй, пойду братьям расскажу новости, - деликатно хмыкнул сын и, обнявшись с родственником, быстро вышел.
- Он прямо-таки весь светится, как я погляжу, - проводив внука глазами, хмыкнул отец. – Причем в прямом смысле. Отдала ему Светоч?.. Ты не против, если я прикрою шторы?
Я кивнула на оба вопроса. Сделав так, чтобы на кровать немного падала тень, родитель остался доволен своими действиями, сел на место Свята и протянул мне черный стакан. В нем глухо булькнуло.
Кровь, догадалась по запаху.
- Вы мне что, первого попавшегося прохожего выжали туда? – приподняла я бровь.
Рафаэль закатил глаза:
- Шуточки у тебя, дщерь моя… Первого попавшегося младенца, конечно же!
- Кто же тогда?
- Мы. – Я непонимающе задрала бровь. – Мы все: Мастер, Максим, Дмитрий, Андрей, я, Марина, Сара, София, Нина, Натаниэль, Джек, Мерседес, Кирилл, Дарган, Радомира, Елизар и… Ирина.
- Отец, я… - начала, но меня тут же остановили жестом – эдак по-царски вскинутой рукой.
- Я знаю, дочка, я знаю. – Он протянул мне стакан, переводя тему. – На, пей. Это поможет окончательно избавиться от яда.
- Окончательно?..
- Ты проспала больше трех суток, с тобой по очереди дежурили все, но кровью накачивали тебя только старейшие, то есть твой муж, Александр и твой прадед. Дед тоже рвался, но я испугался, что ты лопнешь. – Я усмехнулась, и папа тоже дернул уголком рта в улыбке. Которая, впрочем, быстро сошла на нет. – Это помогало выводить яд блохастых: Мастер приказал закутать тебя в сто одеял, и дрянь выходила с потом. Ты не представляешь, что мы пережили за эти три дня! – всплеснул Рафаэль руками. – Мы даже в твоем буйном детстве тебе так часто постель не меняли! Хвала богам, сейчас ты хоть не писалась…
- Папа! – возмутилась я, прожигая его взглядом.
Хотя, конечно, видела, что его веселье напускное.
Он был раздавлен, почти сломлен. И я могла понять причину. Он всю жизнь учил нас семейным законам, традициям, Кодексу нашей расы, гарантировавшему нам выживание. Он всегда учил нас держаться семьи, биться за нее до последнего вздоха, поддерживать своих и никогда не предавать родных, а здесь…
- Я все четче вижу, что не справился со своей задачей, Ани, малышка. Я учил вас законам Ровеля Прародителя, но не справился. Я всегда считал свою семью идеальной, самой лучшей и крепкой. Да, немного сумасшедшей и вздорной, но сплоченной и любящей, а теперь… - Мужчина посмотрел мне в глаза, и я увидела слезы, которые, конечно же, никогда не будут пролиты, никогда не покинут пределов его глаз, но навсегда останутся в душе. – Когда тебя принесли, еле живую, почти прозрачную от яда этих тварей, я как никогда остро ощутил свою вину. Я плохо воспитывал вас, раз сначала Гилберт, а затем и Адель пошли против своих же родных. Я виноват перед тобой, дочка. Я виноват перед всеми вами…
- Не смей, отец! – зашипела вдруг я, стискивая стакан. Посуда затрещала, но сдюжила. – Не смей, слышишь?! Не смей винить себя в чем бы то ни было! Я не позволю тебе корить себя в том, в чем изначально виноваты только сами предатели! Мы все воспитывались в одинаковых условиях, а значит, и проблема заложена в Гилберте и Адель. Ведь ни Жан-Жак, ни Нина, ни Ирина, ни Натаниэль, ни Джек, ни я – мы не пошли против семьи. Наоборот, передаем своим потомкам твои заветы, твои уроки и примеры. Мы учим их так же, как ты учил нас. Разве Джек, Мерси, Кир, Зар, Свят, Дар и Рада – плохие?
- Нет, замечательные, но… я все равно виноват, Анетт.
- Ты! – зарычала я. – Ты не слушаешь меня! Вот нажалуюсь маме, будешь ей рассказывать, какой ты плохой да нехороший, то-то она тебе устроит!
Последний аргумент возымел успех: родитель тут же перестал винить себя во всех смертных и бессмертных грехах, прямо на глазах становясь тем самым Рафаэлем Лайт, сыном моего деда, то есть ехидным, надменным, невыносимым вампирюгой.