Не скрою, иногда приходит в голову довольно странная мысль: что важнее, что главнее в процессе создания книги — первое чувство, первая вспышка, озарившая вдруг мысль писателя, или тонкое кружево — художественная деталь? В самом деле, что главнее: «земля наша, возникшая из хаоса, стихии, или та первая жизнелюбивая былинка, которая чудом пробивалась сквозь толщу твердыни»?
ЗА ЛЮБОВЬ ТРЕБОВАТЕЛЬНУЮ, ЧЕСТНУЮ
По складу своего характера, пожалуй, я отношусь к категории спокойных людей. Но какой бы выдержкой или самообладанием ни был наделен человек, в жизни бывают моменты, когда он, обычно умеренный, спокойный, выходит из своих привычных «берегов». Мы живем в слишком бурное время, чтобы оставаться всегда спокойными. Жизнь — вообще отрицание спокойствия, а жизнь литераторов — в особенности. Конечно, здесь есть внешние симптомы, которые могут успокоить нас. Они-то и дают нам основание полагать, что писатели нынче не хуже пишут, чем прежде, а издатели не хуже издают их. И мы во всех удобных случаях заявляем не без гордости и радости, что стало больше выходить в свет книжной продукции по сравнению с таким-то годом. Если судить по издательской статистике, то в самом деле есть все основания гордиться тиражами, говорить о них с высокой трибуны, с экрана телевизора, со страниц газет. И действительно, тиражи журналов и книг достигают нынче баснословных цифр.
Но хочется задать один вопрос: все ли книги — книги? Все ли произведения, хваленные критикой, в самом деле хороши? Наши взгляды, не скрою, вот тут-то и не всегда сходятся. Иная книга, вопреки благожелательным отзывам прессы, не вызывает у читателей особого энтузиазма. У такой книги весь жизненный путь складывается примерно так: появляется она из типографии на полках книжных магазинов нередко в нарядной обложке, в хорошем оформлении какого-нибудь старательного художника, потом лежит один, два, три дня, несколько дней подряд. Потом пойдут длинные вереницы месяцев, затем годы...
За это время многие ее собратья, тоненькие и толстые, нарядные или простенькие, недолго пробыв рядом с ней на прилавках, давно разошлись, определили свою судьбу, обрели, как говорится, крышу над головой.
А та лежит, запыленная, пожелтевшая, никому не нужная, и сердитый продавец давно смотрит на нее враждебно, думая, как от нее избавиться. И смотришь, она уже попала под нож, в макулатуру.
В этом печальном деле немалая доля вины издателя и критика. Первый из них неразборчив, а второй нетребователен.
Иной раз диву даешься, когда критик берет под свою защиту и старается преподнести читателям как лучший эталон современной литературы неоспоримо слабую вещь. Пора, однако бы, знать, что в наш век не так-то легко обмануть читателя — просвещенного и взыскательного.
Когда в статье, кроме мнимой доброты самого критика, нет ни мысли, ни страсти, ни азарта полемиста, одним словом — божьей искры, она не способна увлечь и захватить читателя, а разве что только лишний раз потешить самолюбие какого-нибудь легковерного и наивного автора. Пусть критик уверяет нас, проявляет редкостное искусство «логических» доказательств, его потуги будут напрасны, доводы неубедительны, а читатель останется равнодушным и глухим к его словам.
Когда о той или иной книге возникают у критика и читателя два полярных, исключающих одно другое мнения, пусть будет сказано не в обиду критикам — писатель предпочитает ориентироваться на мнение читателя. Пусть поймут меня правильно — я отнюдь не хочу противопоставить двух главных ценителей художественного произведения.
Каким бы широким умом, образованием, профессиональными навыками ни был наделен критик, все равно окончательное слово всегда остается за народом — высшим ценителем искусства. Следует сказать, что в литературе временами бывают свои переоценки или недооценки. Мнение же народа, как правило, безошибочно.
Из всего сказанного не следует, однако, делать вывод, что профессиональная критика в загоне и не пользуется авторитетом. Наоборот, я, как один из многих писателей, никогда не умалял и не умаляю благотворного значения критики для творчества писателя. Быть может, иной раз мы так строго судим критику потому, что слишком хорошо понимаем, насколько серьезна ее роль в формировании и развитии всей литературы.
Во всяком случае, я не разделяю обывательского мнения, бытующего в нашей среде. По мнению обывателя, который постоянно ищет острых ощущений, писатель — не писатель, критик — не критик, а нечто вроде враждующих между собой родов, этаких Капулетти и Монтекки. Но по своему простодушию и наивности обыватель склонен к преувеличениям.