И опять старушка память неназойливо подсказывает мне наше не столь уж давнее прошлое. Извечный размеренный ритм степи укачивал седока на горбах верблюда, настраивая на беспечный лад жизнь неведомых теперешнему поколению наших далеких предков, и сами они тоже не особенно старались ускорять раз и навсегда, казалось бы, заданный темп кочевой жизни, и так же, как их предшественники, ложились рано, вставали поздно. Даже разбойничий набег на близлежащий аул не всегда тревожил соседа. Самая страшная беда и та, случалось, обходила стороной, минуя если не одно, так другое зимовье кочевника. Таким образом, в беспредельной степи в любых критических ситуациях удавалось кое-кому уцелеть, притаившись в спасительном укрытии какого-нибудь оврага или холмика. Подобные случайные шансы на спасение аула или рода, видимо, немало способствовали тому, что за многие века выработалась особая психология у степняка-скотовода — спокойно-благодушная, созерцательная, с упованием на волю всевышнего. Должно быть, суть этого психологического склада выразилась в речении предков: «Бог смилостивится — ив пожаре камыш уцелеет». Движимые заботой о благополучии лишь своего очага, лишь своего отчего крова, даже самые отважные джигиты в своих крылатых мечтах, порывах души и думах редко выходили за пределы идеалов предков, подобно стреноженному коню, упорно кружась из года в год, из поколения в поколение по старой протоптанной стезе вокруг своего аула, вокруг мелких интересов сородичей, соплеменников, родных и близких, невольно замыкаясь в узком мирке собственного покоя и мнимого благополучия и при этом всегда рассчитывая на случайный шанс, на слепую судьбу, на привычный казахский «тауекел», собрата русского «авось», — словно тот камыш, пусть опаленный, но все же уцелевший во всепожирающем пожаре. Если даже большое горе — война или мор — обрушивалось вдруг на родной край, всполошив всех и вся вокруг, многотерпеливый степняк и тогда искал и находил успокоение, утешая себя извечной дедовской мудростью о якобы безмерной шири под божьими небесами, где при желании всегда можно находить укромный уголок в этом неспокойном мире. И степняк спешно седлал коня, навьючивал скудный свой скарб на горбы верблюдов и отправлялся на поиски спокойной жизни. Так складывалась психология кочевника при старом мире.
А ныне... ныне, в эпоху научно-технической революции, когда расстояния перестали быть помехой для общения, когда народы всего света пришли в движение, все в этом мире вдруг перемешалось, как перемешиваются реки, впадая в море, сливаясь в единый могучий поток. В век космических кораблей и современных реактивных самолетов, опережающих скорость звука, наш земной шар, утратив в понятиях людей прежнюю беспредельность, разве не сузился до величины школьного глобуса?
Итак, научно-техническая революция удесятерила темп жизни. Довела огромный мир до привычных размеров родного очага. Сблизила людей с разных концов планеты. Сблизила их судьбы. Если еще недавно можно было, подобно нашим предкам, ограничиваться думами и заботами о благополучии и покое лишь своего национального очага, то ныне, как убеждает нас сама действительность, сердца людей в разных уголках земного шара, озабоченные глобальным вопросом эпохи, все чаще бьются в унисон, ибо все надежды и тревоги, радости и горести будущего становятся все более общими и неделимыми.
Итак, стремления народов всех континентов сейчас сосредоточились на одной главной жизненной цели, которая настоятельно предполагает дружбу, единство и мир во всем мире. Ни один здравомыслящий человек, если дорога ему жизнь на земле, в наш век, в век опасности ядерной войны, не вправе отгородиться от остального мира глухой стеной, надеясь тепличным способом взлелеять свое крохотное счастье. Ныне, когда опасность такой ужасной войны нависает над миром и всеобщая катастрофа не является больше отвлеченным понятием, неким мифом, современный человек, начиная новый день, не может беспечно радоваться тому, что сегодня он жив, что возле его жилища не рвутся снаряды. При наличии такого смертоносного оружия ни у кого, ни у одного живого существа не будет шансов уцелеть по милости божьей, подобно тому сохранившемуся на пепелище камышу. Всеобщая опасность, стягивая судьбы всех людей в один тугой узел, ставит сейчас перед человечеством во всей его наготе неумолимый вопрос о самом его существовании. И в этой ситуации каждый честный художник, исполненный гражданского долга, обязан стремиться стать, как того требовал Абай, не сыном своего отца, а сыном всего человечества. Только тогда, только в этом случае каждого из нас будут волновать не просто мимолетные увлечения, не сиюминутные страсти, а судьбы человечества во всем его неохватном объеме. И только с этой позиции, с позиции гражданского долга, судьба отдельной личности, взволновавшая нас как писателей, предстанет в неразрывной, диалектической связи с судьбой всех людей под единым небом, и потому за мечтой и стремлением одного человека так живо и явственно будут угадываться мечты и стремления целого человечества. И тогда независимо от того, какую тему избрал художник, он сможет взволнованно поведать о великом порыве, высоких побуждениях и благородстве души человека. Такова, на мой взгляд, идейно-социальная направленность романа в современном мире.