Да, все мы вырастали, согретые теплом отцовской шубы. И если на что-то способны, если в нас обнаружилась со временем хоть крупица таланта, сознайся, дорогой, ведь это отнюдь не божья милость, ни тем более благодеяние священных духов-аруахов, а прежде всего то бесценное отцово свойство, по крови его переданное тебе, мне, всем нам безвозмездно в дар.
Разве плохо это? Нет, пожалуй, даже похвально; если, скажем, сквозь твою насквозь модернизированную оболочку проглядывает исконное происхождение степняка. Лишь бы ты, отягощенный инертностью предков, поспевая, не тащился волоком в хвосте великого кочевья, словно хромой стригунок в косяке. К слову сказать, я, как и мой народ, духовно рос медленно, долгое время разделял незавидную участь хромого стригунка. На второй год войны, окончив десять классов, восемнадцатилетним юношей ушел на фронт, к стыду своему, не прочитав хотя бы десяти страниц русской литературы. Не дальше ушли от меня и мои сверстники по классу. Спрашивается, чему, собственно, учились мы тогда целых десять лет? Чтобы мало-мальски овладеть грамотой, недостаточно разве и десяти месяцев? Допустим, так вышло с нами. Интересно, а какова в этом смысле современная казахская молодежь? Проучившись десять лет, не остаются ли они, как некогда и мы, малограмотными? От своей малограмотности, вынесенной из школы, я не могу избавиться и по сей день, к своим зрелым годам. Не знаю, было ли то поспешным решением незрелого юноши или случайностью, но после войны, уволившись в запас, взялся я писать роман. И написал его. Роман увидел свет, и только после этого я поступила институт. Как-никак считаюсь автором романа. Денег целый ворох. А вот уровню воспитанности молодого романиста... вернее, просто его невоспитанности не было предела. В те дни, к примеру, я не знал, даже предполагать не мог, что на день рождения девушки приглашенные парни приходят хотя бы с цветами. Потому как, видите ли, такими церемониями предки наши себя не обременяли... Но опять-таки то были мы, а мы все же — хотя бы на один шаг — стоим ближе к предкам. Ну, а каковы теперешние питомцы сельских школ? В какой степени они приобщены к культуре? Или они тоже, как я когда-то, краснеют перед девушкой, придя с пустыми руками на день рождения?
Конечно, важно, чтобы молодой человек, окончив среднюю школу, хотя бы на среднем уровне был приобщен к нормам поведения культурного человека. И так в жизни немало приходится краснеть. Краснеешь, когда не выучил урока. Краснеешь перед любимой девушкой. Краснеешь перед родителями. Потом, уже встав даже на ноги, сколько приходится нам краснеть на работе. Но, думаю, все это еще не самое страшное. Самое страшное, когда приходится краснеть из-за своего невежества.
Лет семь тому назад я познакомился с молодым человеком, который, окончив университет, приехал в Челкар — небольшой городишко — и вел там в средней школе уроки по одиннадцати предметам. Специалист по казахскому языку и литературе, он лихо, однако, взялся преподавать и астрономию, и физику, и химию... и черчение. Вскоре прозвали его «учителем-универсалом». А этот «учитель-универсал» нахватал столько предметов вовсе не потому, что был классически образован и разносторонне одарен, о, нет, а с единственной целью — нахапать как можно больше денег. При этом ни «универсал» — урокодатель, ни тем более районо не подумали о главном — о том, как, набивая карманы хапуге-учителю, иссушили, обокрали столько юных умов! Жители Челкара сейчас забыли об этом горе-учителе. Но кличка «универсал», как клеймо невежества, осталась и поныне в сознании людей...
— Ну, вставайте! Старуха чай приготовила.
Старик ходил по лачуге, осторожно ступая на ногу, за ночь отекшую, еще в молодые годы застуженную. Что ж, вставать так вставать! Пора...
III
Еще с недельку пробыли мы у рыбаков. По желанию товарища все эти дни выходили в море вместе с рыбаками. А накануне отъезда пробыли на море весь день b лишь поздно вечером вернулись. Ближе к берегу молодой рыбак выключил мотор, и лодка, летевшая с задранным носом, по инерции выскочила на песок и, проскорготав по нему дном, остановилась. Мы спрыгнули с лодки. Не успели оглянуться, словно из-под земли вырос вдруг рядом с нами почтальон, худой рыжий парень.
— Слышали? Арал, говорят, обмелеет.
— Что-о?!
— Значит, не слышали. Не знаете. Нате, читайте! — протянул он газету. — Пишут, будто исчезнет совсем.