— Давай ключ!
— Понимаешь ты...
— Ключ, говорю!.. Ну-у!
Шофер отступил. Как бы прося помощи, он оглянулся на Кошена, но тот отчего-то не психанул по своему обыкновению.
Широкая ладонь с растопыренными пальцами, казалось, еще мгновение, и схватит за глотку шофера, сомнет, но ты силком вырвал из его рук ключ зажигания, и потом... Все остальное пошло потом так, словно кто-то другой, а не ты это все делал, будто какая-то неподвластная тебе самому иная сила, как вихрь, сошла сюда и распоряжалась теперь как хотела, никого не спрашивая и никому не давая пощады. В мгновение ока ты очутился в кабине. Мотор взревел. Грузовик дрогнул. Дернулся. Тронулся с места и, подвывая, поднатуживаясь, тихо съехал на лед.
Люди, столпившиеся на берегу, не успели что-либо сообразить. Только теперь увидели они снаряженную машину, скатывающуюся напрямик ко льду, увидели ужас друг у друга в глазах. И лишь когда передние колеса коснулись прибрежного припая и, переваливаясь, стали одолевать первые мерзлые наросты его, к рыбакам вернулся наконец дар речи.
— Куда он прет? Эй, эй, остановись!
— Да ему что, жить надоело?!
— Стой!
— Стой!
Рыбаки вразброд, кто как, бросились вслед. Крик, вопли слились с гулким топотом сапог. И сквозь этот гул и топот прорвался вдруг все тот же молодой нахрапистый голос:
— Он что, спятил?! Утонет, дурак. Госимущество угробит!.. Остановите его-о...
Грузовик с трудом преодолевал сплошь покрытый торосами лед.
— Стой! Сто-о-ой! Госимущество угробишь...
Рядом раздался трескучий, в темя стучащий голос.
Ты захлопнул дверцу кабины. А раимовский догнал, забегал то слева, то справа, что-то крича и в бессилии грозя кулаками, стуча по капоту машины... Ты знал, что не о госимуществе, не о твоей жизни он печется. Отчего-то вдруг стало злобно-весело на душе. И ты, наверное, рассмеялся бы — но в это время тот, обежав-таки, неожиданно встал перед машиной:
— Не пущу! Слышишь, не пущу! Только через мой труп.
И в самом деле, весь его безумный, отчаянный вид кричал об этом. И ты поначалу даже опешил, даванул на тормоза. Но тут же опомнился:
— У-у, мать твою... Уйди! Раздавлю, как бешеного пса раздавлю!.. Совсем уже не помня себя, с остервенением нажал ты на газ, и старый грузовик взревел, рванулся, будто разъяренный...
С тех пор минула какая-нибудь неделя, но сколько событий успело произойти за это время! Ты уже совсем вымотался, вконец одолели, допекли заботы-напасти всякие, а сегодня вот не вытерпел-таки, сбежал, как затравленный зверь, из дому и с утра томишься один-одинешенек на льдине перед аулом и до мелочей ясно вспоминаешь тот отчаянный свой бросок. Вспоминаешь и сам удивляешься: как это тебя, по природе тяжелого на подъем, угораздило решиться на такое? И что это было? Отчаянье? Или просто-напросто безумие, когда человек не ведает, что творит? Как бы там ни было, но в тот решительный момент тебя не могла остановить-удержать никакая на свете сила. Помнится, темная кровь ударила в голову. Раздавил бы, кажется, раимовского растопи-камня. На мгновение показалось, что тот уже под колесами. Однако в последний момент все же дрогнул, сиганул в сторону.
— Эй!.. Да он пьян! Вдрызг пьян! Кого хочешь убьет!
Дальше ты не слышал. Только успел заметить, как тот, отскакивая, споткнулся и распластался по льду. Но и упав, продолжал еще что-то выкрикивать, грозить кулаком. Откуда-то подоспел Кошен. Развевая полы своей заскорузлой шубы, неуклюжей старческой трусцой семенил он сбоку кабины, но вот споткнулся, упал и снова вскочил, побежал, хрипло прокричал что-то, видно задохнувшись, тотчас отстал. Его обгоняли, подбегали другие рыбаки, кричали наперебой: «На-зад!», «Куда ты?!», «Подумай о себе!», «Черт с ней, с рыбой!»
Шофер, весь растрепанный, запаренный, с ходу прыгнул на ступеньку, рванул на себя дверцу; ты, не глянув на него, резко толкнул его в грудь. Тот разжал пальцы и упал. Стали отставать и другие... Грузовик наконец выбрался. Передние колеса его наехали на зеркальную гладь льда, потом и задние, и он легко заскользил, заносясь задом, точно лодка, которую столкнули на воду. Теперь впереди были видны только торосы у того берега. Руль не вырвался из рук, и первое напряжение исчезло. И, может, поэтому ты облегченно перевел дыхание, выпрямился, чтобы приготовиться к самому главному. Глянул вперед поверх капота и будто впервые увидел, понял все, что тебе предстоит... Гладкий, холодно блещущий лед под носом машины отливал жутковатой, бездонной чернотой. Река в этих местах особенно глубока; на миг ты представил себе всю эту глубину, и тебе стало страшно. Ты бросил взгляд на противоположный берег, такой еще далекий, желанный, но чернота льда притягивала глаза, и ты чувствовал дрожь в ноге, когда нажимал на газ. Машина, завывая мотором, еле ползла. Кажется, место, где из-под острия твоей пешни пробивалась вода, было еще впереди. Однако ты уже чувствовал, что лед слабеет и что машина тоже будто отяжелела, слышал, как впереди колес катилось, опережая, сначала почти неуловимое, а потом все более отчетливое потрескивание, подозрительный скрип, усиливая в тебе страх.