Она пожимает плечами.
— Больше похоже на палеолитическую8. Натуральные и органические продукты. Что-то в этом роле.
— Но ты пьёшь пиво, это как-то не вяжется с диетой.
Она пару секунд жуёт губу, а потом дерзко смотрит на меня.
— Это моя слабость.
— Ты не очень-то умеешь контролировать ее. Есть другие пороки, о которых мне необходимо знать?
Моему эго хотелось бы верить, что в ее глазах отражается нечто горячее и беспокойное, словно она размышляет о том, что я мог бы оказаться ее пороком. Я, конечно, не против.
— Только пиво, — говорит она. — И мужчины, похожие на Джеральда Батлера.
Затем она уходит в ванную, бросая на меня застенчивый взгляд через плечо, прежде чем закрыть за собой дверь.
Что ж, черт побери. Полагаю, я мог бы стать ее слабостью. Я давно не слышал этого сравнения, но согласен на него.
Я направляюсь на кухню и начинаю готовить завтрак, неспособный удержаться и не улыбаться, как дурак. Ночные ужасы ушли, она понятия не имеет, как тяжело было спать рядом с ней всю ночь и не прикасаться. Но гипс, приносящий чувство уязвимости, напомнил мне, что мяч был на ее половине поля. Наверное, я мог повести себя более нахально, но сперва я планирую быть джентльменом, а позже, если потребуется, животным.
И я чертовски надеюсь, что потребуется.
К тому времени, как она выходит из душа - на голове полотенце, лицо раскраснелось - завтрак уже готов. Она надевает зеленое платье, в котором была вчера, но без кардигана, демонстрирующее ее подтянутые руки. Мне хочется соединить языком веснушки на ее ключице и более бледные точки на плечах, они одинаково соблазнительны.
— Выглядит потрясающе. Тебе не стоило так стараться, — говорит она, беря кофейник и наполняя чашку. На столе картофельные оладьи из сладкого картофеля, бекон, колбаса, жареные грибы и помидоры, а также жареные яйца - типичный шотландский завтрак.
— Определенно стоило, — отвечаю я, садясь напротив за крошечный дубовый стол, переполненный пищей. — Если бы тебя здесь не было, я бы, как обычно, просто стоял над раковиной и пил йогурт прямо из бутылки. Кстати, он тебе нужен?
Она качает головой.
— Я не ем молочные продукты.
— Молочка - нет, пиво - да...
— Я противоречивая женщина, — просто говорит она, отпивая кофе. Закрывает глаза от удовольствия, делая глубокий вдох через нос. — Божественный вкус.
«Бьюсь об заклад, ты на вкус такая же», — думаю я, а стояк, которого я старался не допустить с тех пор, как она вышла из ванной, теперь распирает брюки.
Я делаю глубокий вдох и вместо этого решаю сосредоточиться на еде. То, как она ест, гипнотизирует. Этот широкий, пышный рот и удовольствие, с которым она смакует еду. Знаю, я мог бы заставить ее чувствовать себя так же хорошо, если не намного лучше, лишь с помощью рук.
Она накалывает на вилку кусочек картофеля и окунает его в желток, жест выходит практически чувственным.
Ёрзаю на стуле, прочищая горло.
— Так когда тебе снимут гипс?
Она перестает жевать, ее глаза расширяются, как будто все это становится для нее шоком. Ей удается проглотить и сказать:
— О, вообще-то завтра.
— Волнуешься?
Она рассеянно начинает гонять картошку по тарелке.
— Может быть? Не знаю. Я так привыкла к гипсу...
— Это, должно быть, облегчение, — предполагаю я.
Она кивает.
— Да. Но и неизвестность. Знаешь, это последняя часть. Все. После этого больше никаких мечтаний.
С любопытством смотрю на неё.
— Что ты имеешь в виду?
— В смысле, сейчас у меня есть гипс, и я могу представлять, каково это, жить без него. Могу притворяться, что моя нога выглядит так же, как и всегда, что я смогу ходить и бегать точно так же, как и раньше. Я имею право притворяться, что у меня есть ложная надежда, что все снова станет нормальным, — она делает паузу и хмурится. — Завтра наступит реальность. Завтра, когда гипс исчезнет, моя нога останется искалеченной, а ходить будет еще сложнее, чем без гипса... это меня пугает. Потому что все. После этого больше нет надежды.
Мне больно слышать, что она говорит так негативно, хотя я чувствую, что я единственный человек, с которым она позволяет себе быть такой пессимисткой.
— Но ты же знаешь, физическая терапия требует времени, сначала ты не сможешь ходить как раньше, но, в конце концов, станешь как новенькая. И ты всегда можешь сделать пластическую операцию на ноге, убрать шрамы, если от этого почувствуешь себя лучше.
— Могу, да, — осторожно говорит она, ее глаза встречаются с моими. — Я видела твои шрамы на боку. Почему ты их не исправил?
Я на мгновение замираю. Потом вспоминаю, что надо дышать.
— Потому что они недостаточно беспокоят меня, — признаюсь я. — Они напоминают мне, кто я, хочу я этого или нет. Кажется неправильным скрывать их. Словно это слишком легко.