Понадобилось немало времени, чтобы его, наконец, оставили в покое, даже разговоры о нем постепенно умолкли. Олег жил сам по себе, купил в дивно красивых местах забытый богом совхоз, наладил местное сельскохозяйственное производство. Построил недалеко от деревни особняк и иногда приезжал туда, когда уставал от шумной и суетной столицы и хотел побыть в одиночестве…
…
Ивненко стоял и смотрел в огромное окно своей московской квартиры. За стеклом сверкали огни ночного города. Он не любил ночь.
Как только на город опускались сумерки и его голову переставали занимать множество повседневных дел, предательница-память услужливо подсовывала воспоминания.
«Маринка проснулась к вечеру следующего дня. Она категорически отказалась от предложенных лекарств и потребовала принести к ней ребенка.
Дальнейшее было просто кошмаром: она падала в обморок, куда-то бежала. Объяснения тети и брата о смерти ребенка девушка даже слышать не хотела.
– Я не верю! – как заклинания твердила она. – Куда вы его дели?
Потом через день или два до неё дошел смысл сказанного, и он снова, как тогда в ту ночь после смерти родителей, прижал сестру к себе и долго гладил по голове, утешая.
А она только повторяла:
– Почему, почему?
Олег ушел от сестры, когда за окном серело. Рассвет принес её успокоение, и она заснула тревожным сном.
Молодой человек спустился в кабинет врача. Старенький доктор с умными близорукими глазами, налил в склянку спирта и молча, протянул, а затем они долго пили вместе.
– Знаете, молодой человек, – где-то после третьей рюмки заговорил доктор, – я долго пожил на свете и могу вам с уверенностью заявить – вы взвалили на себя тяжелую ношу.
– Доктор, вы же понимаете, – сам себя пытался оправдать Олег, – ребенок только испортил бы ей жизнь, – с пьяной горячностью доказывал Ивненко. –У неё еще все будет хорошо. Я все устрою.
Седой, утомленный годами и чужими бедами врач заложил руки за спину и прошёлся по кабинету, остановился возле кресла, на котором сидел Олег, и внимательно посмотрел на него.
– Мальчик мой, один бог знает, что нам лучше, а что хуже. Ты вмешался в дела господни, – вздохнул врач, – как бы не пришлось за это дорого заплатить. Нельзя безнаказанно переделывать жизнь человеческую.
– Доктор! – вдруг резко вскочил Олег, он все больше и больше злился, понимая, что на самом деле, это не его жизненная позиция. Он лишь оказался рабом общественного мнения и выдуманных кем-то условностей. – Я атеист. Поверьте, поступить так – это был мой братский долг, – он пил и твердил это своему собеседнику, как заученный урок. – Мои родители сделали бы то же самое. Они никогда не позволили бы дочери принять такой позор.
– Молодой человек, - устало вздохнул старичок. – Я не буду с вами спорить. К тому же, что сделано, то сделано. И дай вам бог терпения …
Врач вышел, но Олег его уже не слышал, он спал в пьяном забытьи, неудобно устроившись в широком кресле.
На следующее утро тетя Лена сказала: «Марина заперлась в комнате и отказывается от еды». Брат долго стучал, уговаривал впустить его, но девушка ему не открывала, закончилось тем, что Олег выбил дверь. Сестра лежала на кровати, и никакие доводы не могли её убедить поесть или хотя бы попить. Тетя Лена осталась с племянницей, а он вернулся к бутылке.
Так продолжалось несколько дней: он пил, а сестра лежала на кровати, отказываясь с кем-нибудь общаться… Однажды ночью все закончилось. Они, встретились неожиданно, на последнем этаже замка. У обоих было одно намерение – покончить с мучениями. Она в одной ночной рубашке пришла туда: собираясь залезть на перила огромной старинной галереи, опоясывающей замок, а он уже был на перилах с очередной бутылкой в руках.
Оба молча, спустились и долго сидели обнявшись.
Сколько времени так прошло, неизвестно, но вдруг на лестнице раздался топот ног – это Елена Михайловна и старенький доктор, запыхавшиеся выбежали на галерею. Они были бледные и перепуганные и дышали, как две загнанные лошади. Оценив ситуацию, взрослые и умеренные жизнью они поняли– кризис миновал. Разобрали своих несчастных подопечных по комнатам и уложили спать.
Утром Марина вошла в столовую аккуратно причесанная и даже слегка подкрашенная. Подошла к столу, и, посмотрев на брата и тетушку своими огромными и почему-то совершенно холодными, такие бывают только у сказочных ведьм, глазами, сказала:
– Олег хватит пить, не мучай себя больше. Я не собираюсь больше катать истерики и отказываться от еды – я готова жить дальше.
Жизнь начала налаживаться, вскоре они вернулись в Москву, но Олег больше никогда не слышал Марининого звонкого смеха и лед, затянувший голубые озера её прекрасных глаз не таял.