- Если бы этому жирному козлу удалось выжить, я задушил бы его собственными руками. Насколько же надо было быть самонадеянным ублюдком, чтобы потащить девушку в джунгли, не зная дороги, не изучив местную флору и фауну. Сдох, как собака, так ему и надо. Что касается твоих однокурсников, то всё в их руках. Пусть лучше готовятся, стараются, и ничего плохого с ними не произойдёт. Ты же, с сегодняшнего дня будешь находится под моим контролем. Я стану следить за каждым твоим шагом. И ещё, не вздумай открыть рот, иначе Крабич просто уничтожит тебя. Нет, ему будет глубоко наплевать на душевное спокойствие твоих однокурсников, просто он очень не любит, когда кто-то нарушает установленные им правила.
Спокоен, холоден, однако, внушает трепет и подавляет своей харизмой, своей, сдерживаемой лишь его собственной волей, энергией.
- Помнишь, Мелкая, как за мной приехали инквизиторы? – спрашивает собственнически, проводя ладонью по щеке.
- Они пришли в святая святых – в столовую, - отвечаю, радуясь не то возникшим пред мысленным взором картинкам детства, не то прикосновению.
Да что же происходит с моим организмом? Почему я так остро реагирую на него, да, красив, да, сексуален, да, сводит с ума своей дикой энергетикой. Но ведь это дьявол, циничный ублюдок беспощадный и безжалостный. Может, я больная на голову извращенка раз несмотря на открывшуюся правду, как собачонка радуясь его ласке.
- Ага, и оторвали меня, между прочим, от святого дела, - Данька смеётся, садится на край ванны. – А что я тебе сказал в тот день, помнишь? Я обнял тебя, и сказал: «Мелкая, не волнуйся за меня. Я гад живучий. Если будет плохо – выживу, а если хорошо –вернусь за тобой». По тому ты и здесь. Да, твой потенциал ничтожно мал, но ведь он есть, и ты теперь со мной.
Его слова обрушивают на меня ушат ледяной воды. В горле от возмущения и негодования становится сухо, а внутри, щекочущие пузырьки нежности превращаются в едкую кислоту.
- Что? – выдавливаю из себя. – Это всё ты? Натравил инквизиторов, сорвал с насиженного места, разлучил с сестрой, подверг унижениям со стороны преподов? А если бы я вышла замуж и родила детей, ты бы оторвал меня и от них? Кто ты такой, Молибден, чтобы распоряжаться моей судьбой?
- Я хотел для тебя лучшей жизни, дурочка, - голос куратора ровный, ведь его обладатель искренне считает, что во всём прав. – И да, я бы забрал тебя и у мужа, и у любовника. Потому, что всю свою жизнь думал только о тебе. Вгрызался в учёбу зубами и когтями, изнурял себя тренировками, а зная о своей сексуальной внешности, соблазнял училок, лишь бы на совете меня назначили преподом. Я ждал того дня, когда смогу увидеть тебя на этом острове.
- Ты эгоист, Молибден, - рычу в красивое, самодовольное лицо. – Ты подумал лишь о своих желаниях, решив воплотить детскую мечту, ну а то, что у меня может быть своя жизнь, свои планы, тебе даже в голову не пришло.
- Какие планы, Мелкая? – Данила с показной заботливостью целует меня в лоб. – Подтирание задницы своей сестрице? Нищета? Это не жизнь, а жалкое существование. Я не хотел торопить события, хотел, чтобы ты привыкла. Но обстоятельства сложились иначе. Ты принадлежишь мне, моя девочка. И ничего уже не изменить
С этими словами он уходит. А я, как только затихают звуки его шагов, наконец даю волю слезам. Слезам, не приносящим облегчения, бессильным, и жалким.
***
Я не хочу с ним разговаривать, не хочу видеть. Молибден приходит три раза в день, чтобы покормить меня с ложки каким-то жидким, вполне сносным на вкус, варевом и помочь дойти до, выбитой в полу дыры, для справления нужды, что-то рассказывает о занятиях, группе, пытается смешить. Однако, я продолжаю хранить молчание, хотя, каждая нотка его голоса, каждое прикосновение пронзает тело сотней тысяч горячих игл , а в груди и животе, бабочки трепещут бархатом крыльев. Хочу прижаться к могучему, горячему телу, вдохнуть, вобрать в себя его запах, ощутить мягкие губы на своих губах. Каждая клетка моего тела изнывает от тоски по этому человеку, рвётся к нему. Но разве можно любить монстра, садиста, мерзавца?
Над морской гладью медленно тают последние всполохи заката. Всё вокруг, и скалы, и галька, и небо, и вода, утопают в лилово-розовом мареве. Воздух плотен и почти неподвижен, и кажется, его можно резать ножом. Тихо, лишь слышится робкий шелест набегающих волн, да хруст гальки под твёрдыми шагами Молибдена. Он несёт меня на руках, но не туда, где у самой границы воды и суши тает нежное кружево морской пены, а к, извилистому лиману, протекающему вдоль одной из скал. Млею в сильных руках, тону в таком родном, таком успокаивающем, но в то же время, будоражащем запахе его тела. Лайм и морская соль. Даже запах его кожи ярок и противоречив, вода и солнце, покой и драйв, беззаботность и волнение.
Кладёт на заранее расстеленный плед, опускает в воду волосы, принимается промывать, легко, едва касаясь пальцами разглаживая и перебирая. Чем дальше от пещеры и корыта с зелёными лучами, тем больше тумана в голове и меньше сил в мышцах. Всё происходит словно в красивом кинофильме или романтическом сне. И у меня нет сил, чтобы возражать, как-то оценивать ситуацию, стесняться. Да и кого тут стесняться? Моего Даньки?
- Я буду выхаживать тебя, Мелкая, буду заботиться, хочешь ты этого или нет.
Таю в наполненных майским солнцем облаках его голоса, ощущаю в груди сладкое, щемящее давление. Головокружительная, сводящая с ума нежность, до слёз, до дрожи, до желания взлететь ввысь с ликующим криком.
- Ну вот, голову помыли, - продолжает Данька, едва касаясь губами моего лба. Каждый нерв на пределе, звенит натянутой гитарной струной. – А то собрала на свои волосы в джунглях всякой дряни.
Подхватывает легко, как пушинку, хотя именно пушинкой в его могучих руках, я себя и чувствую, погружает в воду. Вода в лимане мягкая, тёплая, словно парное молоко. Жмурюсь от наслаждения, и тут же ощущаю руки на своей коже и пряный запах травяного мыла. Грудь живот, бёдра.
Ладони, излучающие энергию едва сдерживаемой страсти, гладят, растирают, размазывают мыльную пену. А я смотрю в небо, позволяя себе тонуть в блаженстве, наслаждаться ощущениями прикосновений воды и любимых рук. Пить удовольствие до дна, смакуя каждую каплю, не вспоминая прошлое, ведь его уже нет, не размышляя о грядущем, ведь его ещё нет, а впитывая каждой клеткой, каждой частичкой души настоящее, мгновения, существующие здесь и сейчас.
- Какая же ты хрупкая и слабенькая, Мелкая, - шепчет Данила, едва касаясь заострившихся сосков, спускаясь к животу и ещё ниже, туда, где пульсирует, пылает и плавится, безумно тянет и чего-то ждёт. – Но ты мне нравишься такой. Беспомощная, покорная, вся моя.
Переворачивает на живот, одной рукой поддерживает голову, другой размазывает по спине мыло. От позвонка к позвонку бегут лёгкие разряды электричества, Горячие мужские пальцы гладят, растирают, надавливают. Моё тело вздрагивает, выгибается не то пытаясь защититься от непонятных, томительных ощущений, не то, принимая их. Ладонь Молибдена спускается на ягодицы, совершает медленные круговые движения, и я чувствую, как под этим лёгким, еле ощутимым касанием плавится кожа.
Глаза застилают слёзы, и я с нетерпением жду окончания этой сладкой пытки. Зачем он так со мной? Ведь я не нужна ему? У него есть Натабелла, красивая, гордая, смелая. А я? Гадкий утёнок, которому никогда не стать лебедем. Но нет же, притащил, чтобы держать рядом, оторвал от сестры, запер на этом острове.