– Ну да, славно бывает, дело вы говорите. Только без ужина по ночам не очень-то славно.
Тогда Элиза резко поднялась, пряча красное от стыда лицо, и бережно протянула ему цветочный горшок.
– Вот, поставьте его в повозку на сиденье – чтобы приглядывать. Мало ли, вдруг опрокинется. Подождите немного тут, я поищу для вас какую-нибудь работу.
Вернувшись в дом, Элиза разворошила гору посуды, выудила оттуда две помятые алюминиевые кастрюльки и отнесла их мастеру.
– Вот, сможете починить?
Тот сразу переменился в лице и голосе.
– Станут как новенькие! – произнес он важно, со знанием дела.
Установив в задней части своей повозки небольшую наковальню, он вытащил из промасленного ящика для инструментов маленький механический молот и принялся за работу. Элиза вышла за ворота посмотреть, как он чинит ее кастрюли. Трудился он с суровым, знающим видом, а в самых сложных местах прикусывал нижнюю губу.
– Вы спите прямо в повозке? – спросила Элиза.
– Ну да, мэм, в повозке. Мне в ней ни дождь, ни зной не страшен.
– Славно вам, наверное, живется, – проговорила она. – Жаль, нам так жить не полагается.
– Да что вы, не женское это дело!
Элиза приподняла верхнюю губу, обнажив зубы.
– А вам откуда знать? Что вы вообще понимаете?
– Правильно, мэм! – оскорбился мастер. – Откуда мне знать? Вот ваши кастрюльки, держите. Теперь и новых покупать не надо!
– Сколько с меня?
– Полтиной обойдусь! Я цены не задираю, а работаю справно. Поэтому у меня всюду столько довольных клиентов.
Элиза принесла из дома пятьдесят центов и дала их мастеру.
– Знаете, а у вас может появиться конкурент. Я тоже умею точить ножницы. И битые кастрюли выпрямлять. Я бы вам показала, на что способны женщины!
Мастер положил молоток обратно в ящик и убрал подальше наковаленку.
– Нет, мэм, для женщины такая жизнь шибко одинокая. И страшная – под повозкой всю ночь шебуршит всякая живность. – Он перелез через валёк, держась за белый ослиный круп, устроился на сиденье и взял в руки поводья. – Спасибо вам большое, мэм. Я послушаюсь вашего совета: вернусь на дорогу к Салинасу.
– Только не забывайте поливать песок! – крикнула Элиза напоследок.
– Песок? Какой песок, мэм?.. А-а! Вы про хризантемы. Не забуду, будьте спокойны. – Он цокнул языком, кляча и ослик вальяжно тронулись с места, а пес занял свой пост между задних колес. Повозка развернулась и покатила обратно вдоль берега реки.
Элиза стояла у ограды, провожая взглядом медленно отъезжающую повозку. Плечи она расправила, голову запрокинула и смотрела чуть прищурившись, так что все плыло перед глазами. Ее губы беззвучно складывали слова: «Прощайте. Прощайте». А потом она прошептала:
– Уехал в сияющий край…
Звук собственного голоса напугал Элизу, она вздрогнула и осмотрелась по сторонам: не слышал ли кто? Слышали только собаки, спящие в пыли на дороге. Они вытянули головы, потом почесались и заснули вновь. Элиза торопливо зашагала к дому.
На кухне она достала из-за печки канистру с нагретой после обеденной стряпни водой. Элиза прошла в ванную комнату, скинула с себя грязную рабочую одежду и бросила ее в угол, а потом принялась докрасна тереть пемзой все тело: ноги, руки, бедра и туловище. Намывшись вволю, она вытерлась полотенцем, встала перед зеркалом и принялась разглядывать свое тело. Втянула живот, расправила грудь. Повернулась к зеркалу спиной и посмотрела через плечо на спину.
Через несколько минут Элиза стала медленно одеваться. Выбрала самое новое белье, самые лучшие чулки и платье, которое всегда было символом ее красоты. Аккуратно причесалась, подкрасила брови и губы.
Не успела она закончить туалет, как снаружи раздался топот копыт и крики Генри и его помощника: они заводили бычков в загон. Громко хлопнули ворота, и Элиза приготовилась встречать мужа.
На крыльце послышались его шаги. Он вошел в дом и позвал ее:
– Элиза, ты где?
– В комнате, одеваюсь. Я еще не готова. Там горячая вода в тазу, сполоснись! Да поживей, уже поздно.
Услышав, как муж плещется в ванной, Элиза положила на кровать его темный костюм, рубашку, носки и галстук, а на пол поставила вычищенные и натертые до блеска ботинки. Затем она вышла на крыльцо, присела, расправив плечи и спину, и посмотрела на дорогу. Вдоль берега реки все еще пылали желтым заросли ивняка, которые в зимнем тумане казались тонкой полоской солнечного света. Весь остальной мир был серым. Элиза сидела так очень долго, совсем не шевелясь и почти не моргая.