Как мне запомнился день, с которого началась наша дружба! Мы стояли с Марией у крыльца, разговаривали. Мне пора было идти на ферму за обратом, и я позвала ее с собой. Мария согласилась, и я пошла домой взять бидон. Мама как раз только что вынула из печи румяные душистые шаньги. Я взяла две и вышла.
Мария увидела у меня в руках шаньги и поспешно отвела глаза. Я протянула одну ей. Мария стеснительно взяла шаньгу, быстренько прошла к своей грядке с луком, рывками, подсекая, нарвала большой пучок холодной упругой зелени.
Вечерний день, мы идем по селу, весело и молодо хрустим луком, заедая теплыми шаньгами, и Мария читает мне стихи:
Я впервые услышала стихи Есенина, узнала, что был такой поэт.
В нашей сельской библиотеке за эти годы я перечитала, наверное, все: и прозу и стихи. Есенина в библиотеке не было. Откуда же мне было знать о нем? В школе его тогда не проходили, и потому Мария буквально открыла мне это имя.
Она мне переписала, и я выучила массу стихов Есенина наизусть. Зато я старалась привить ей свою любовь к Блоку. В ту пору для меня никого выше Блока не было. Мы с ней подолгу выясняли, кто же все-таки лучше, спорили, доказывая каждая свою правоту стихами любимых поэтов. Я долго по Блоку мерила все стихи. Завораживают — значит, это поэзия. Не завораживают — значит, просто мысли, закольцованные рифмой. Собственно, для меня это осталось и сейчас так…
Мария и сама писала стихи. Но не так, как я — просто стихи, а письма в стихах. И письма эти она посылала в Ковров до востребования какому-то своему знакомому парню.
Мария была очень хороша собой: красивая фигура, стройные ноги, круглое личико с серыми глазами, а над ними — чистый выпуклый лоб… Прекрасные зубы. Впрочем, здесь у всех были великолепные здоровые зубы. Думаю, что это от серы, которую тогда принято было здесь жевать, как сейчас жуют в городе резинку.
Сера эта — обыкновенная смола сосны или елки. Вначале ее долго жевали, без конца сплевывая, потому что она страшно горькая. Постепенно горечь выходила и оставалась просто жвачка. Жвачку жевали чуть не весь день. Кто находил чужую жвачку, оставленную где-нибудь на подоконнике или на божнице, нимало не смущаясь тем, чья она, — брал себе. У Зойки с Шуркой в Барановщине часто происходили из-за этого стычки. «Отдавай мою серу!» — кричала Зойка. «На, подавись», — выплевывала ее на пол Шурка. Зойка ругалась, но подбирала жвачку.
Бывало, идешь, жуешь, подходит кто-нибудь из ребят: «Дай серки». Вынешь, оторвешь кусочек и дашь. Ничего, в следующий раз и тебе дадут. Это не хлеб — не стыдно просить. Сера эта, помимо прочего, выручала, когда уж очень хотелось есть. А есть хотелось постоянно.
Мы с Марией подружились так, что и на ночь не могли расстаться, стали спать на сеновале над их коровником. Сонно дышит внизу корова, вздыхает время от времени. А мы не спим, все говорим и говорим, мечтаем до тех пор, пока в щели крыши не начнет заглядывать рассвет. «Спать», — говорит Мария. «Спать», — отвечаю я. И уже спим, и уже во сне слышим, как чиркает о подойник тонкая струйка молока.
Эвакуированным отвели под огороды большой пустырь за почтой. Кроме того, мы получали еще кое-что по трудодням, но все равно еды не хватало. Только на огороде начнет появляться морковная, свекольная ботва, а мы уже варили из этой травы рагу. И до чего же оно было вкусное! Морковная трава придавала особый вкус пище. Как-то я вспомнила об этом и попробовала добавить ее в настоящее рагу. Удивительно — вкус был совсем не тот, ведь помню, даже ощущаю тот вкус. Что же теперь? Трава стала другая? Изменились мои вкусовые ощущения, мое восприятие? Не знаю.
Маме, чтобы накормить нас, приходилось все время что-то изобретать: она пекла лепешки пополам с клевером — и это было очень вкусно, но всегда так мало! Варила кашу из целых зерен ржи. После уборки урожая младшие классы собирали на полях колоски. Какая-то часть колосков выдавалась сборщикам за работу. С законной гордостью брат приносил свою долю домой. Позднее, после сбора колосков, можно было ходить по сжатому полю и искать оставшееся. Сегодня принесешь горсть, завтра, а там, глядишь, высушит их мама, выколотит вальком, провеет на ветру и сварит кашу. Рассыпчатую, ароматную. Не ела я никогда каши вкуснее.