Все мысли о войне, о ранениях, об ордене исчезли. Сердце словно взмыло на волне счастья. И эта волна понесла его к ней — долгожданной и полузабытой. А она уже летела вниз, роняя по дороге какие-то свертки… Три воскресенья подряд часами стояла она и ждала. И вот — дождалась.
Лето было сухим и жарким. Встречались они за городом, у конечной остановки трамвая. Тайка не хотела, чтоб ее видели с Михаилом. Девчонки в общежитии были ехидные, а тетка строгая. С тех пор как Тайкины родители переехали в другой город, она считала себя обязанной следить за поведением племянницы.
Чтобы не бывать у тетки, Тайка сказала ей, что по воскресеньям они ходят на фабрику шить белье для бойцов. Они действительно ходили на фабрику и белье там шили, но только в три часа освобождались. В четыре часа Тайка была уже в Затонье — так называлось это место за рекой Тоней.
Встречались они на остановке трамвая в городе, садились в разные вагоны и ехали до конца. Трамвай делал кольцо и тут же уезжал. Михаил и Тайка оставались совсем одни.
Раньше по праздникам, в выходные дни здесь устраивались гулянья. Приезжали семьями, заводскими коллективами, компаниями. Работали ларьки с колючим лимонадом и теплым пивом. Торговали пирожками. Мороженщики везли свои голубые сладкие тачки.
Сейчас здесь всегда было безлюдно. Даже мальчишек, и тех не было.
Как-то осторожно — с кочки на кочку — они прошли по болотистому месту и там, за болотом, за кустами, вдруг открылась им удивительная страна: нетронутый, чистый, как со дня сотворения мира, золотой песок и на нем островки цветущего шиповника. Шиповник так занесло песком, что казалось, будто розовые полупрозрачные цветы и темные листья не растут, а брошены небрежной рукой на жаркий золотой поднос. Если кинуться ничком возле шиповника, чтобы спрятать голову от слепящего блеска, то губы сами невольно тянутся к душистым теплым лепесткам.
Михаил однажды прикоснулся к ним и вздрогнул: словно набухшие, упругие губы… Тайка лежала тут же рядом, и ее черные глаза бездумно скользили по небу, по облакам. Он почувствовал скольжение ее глаз по своему лицу, открытой груди, плечам… Это вызывало в нем… почти боль. Мучительную и протяжную. Но почему-то хотелось, чтоб эта боль усиливалась, длилась бесконечно…
— Не смотри на меня, — заставил он себя сказать.
— Почему? — насторожилась она.
— Не смотри.
Она села, стала стряхивать с себя песок.
— Тогда пойдем, — сказала и вдруг рывком приникла к нему.
Это была самая сладкая и самая горькая минута за всю его прошедшую и будущую жизнь. Он тронул губами не то шиповник, не то ее губы и замер. Все тело напряженно пульсировало. Голову заволокло туманом…
И все-таки он прорвался сквозь этот туман.
— Пошли, — резко сказал он, отворачиваясь от Тайки.
Она тут же вскочила.
— Пошли.
А через минуту как бы очнулась, вскинула руки и, напевая что-то мелодично однообразное, поплыла перед ним.
Тайка занималась в танцевальном кружке городского Дома культуры. Местный драматический театр иногда приглашал кружковцев для участия в спектаклях. Такие дни для Тайки были большим праздником. Именно они зародили в ней мысль, что она должна быть настоящей балериной. Танцевать на настоящей, большой сцене. В настоящих балетных спектаклях, таких, как «Лебединое озеро».
То, что она училась на швею, ничуть не мешало этим мечтам. Наоборот, она представляла себе, что, как только станет работать, заработает денег, сможет поехать учиться в Москву. Она была уверена, твердо уверена, что стоит чего-нибудь захотеть — и этого можно добиться. Захочешь стать полярником — пожалуйста, артистом — пожалуйста, хочешь быть знаменитым — работай и будешь знаменитым. Как Мария Демченко, Дуся Виноградова. У нас для этого все возможности. И вообще человек рожден для счастья, это всем известно. А тем более она — она это чувствует. Вот захотела, чтоб Михаил ее полюбил, и он полюбил.
Михаил улыбался, слушая ее щебетанье. Скворец и скворец. Хотя тоже ни минуты не сомневался, что Тайка будет счастливой. Он все сделает, чтоб это так и было. И в Москву они поедут. Обязательно. Вернется он с фронта, и вместе поедут. Она и правда очень способная, ей учиться надо.
Посреди болтовни она вдруг просила его отвернуться, а когда он поворачивался, перед ним, подбоченясь, стояла Кармен. Вокруг бедер косынка, в волосах цветок шиповника. Несколько па, и гордая Кармен, швырнув ему под ноги косынку, исчезала, а вместо нее, сощурив глаза, мелко семенила перед ним в церемонных поклонах скромная и нежная китаяночка.