Жена не пустила Клавдию в машину, села с Наташей сама, так и не сказав, что с дочерью.
Он послонялся по дому, потом заглянул в комнату Наташи. Комод был перерыт. На стульях и на столе лежали брошенные в спешке тряпки. Возле кровати на полу валялась скомканная простыня. Он поднял ее за угол, и она развернулась в воздухе. С минуту он оторопело смотрел на красные пятна — и все понял.
Филипп Трофимович вышел на крыльцо. Ноги плохо держали, и он сел на мокрую ступеньку. Ветер ерошил волосы, на реке пушечно грохотало: тронулся лед.
На огороде тяжело плещется белье. Ветер скручивает его в толстые жгуты. Одна веревка провисла, и белье елозит по черной расквашенной земле. Жена бросилась в дом, не успела натянуть веревку. Веревка только что купленная, совсем еще белая, крепкая…
Филипп Трофимович встал, и ветер, хлесткий, как удар кнута, толкнул его в сторону огорода.
Мурза
сего что угодно могла ожидать от сына Вера Николаевна, только не того, что случилось.
Могла ждать, что он женится в городе, где остался работать после института, и привезет готовую жену — здрасьте, знакомьтесь. Да еще, может, и разведенную — он, холостой, неиспорченный в общем-то парень.
Боялась, чтоб не сошелся с Зойкой Комаровой. Та давно, еще со школы, за ним бегает, и, как только он приезжает, она тут как тут, в своих юбчонках до пупа, со своими крашеными-перекрашеными волосами. Слава у нее, что не приведи бог лаже помыслить о ней как о невестке — сердце сразу заходится.
Да мало ли чего можно ждать по нынешним временам от своих собственных детей. Хорошим они теперь не очень-то балуют.
Но того, что случилось, Вера Николаевна не могла представить в своих даже самых худших опасениях.
Виктор спокойно, будто речь шла о незначительном пустяке, например о покупке ботинок, объявил матери в первый же день, что женится и что будущая его жена на десять лет старше его и у нее есть восьмилетний сын.
Сказал это так, вроде как предупредил: все решено, разговаривать не о чем.
Веру Николаевну начало трясти.
— Ты хоть соображаешь, что несешь? — непривычным, каким-то повизгивающим голосом заговорила она. Сама заметила это, но не смогла остановиться, взять себя в руки. — Может, ты так шутить вздумал?
— Никаких шуток, — отрезал Виктор, и его светлое лицо потемнело от густых сомкнувшихся бровей. — Что тебя пугает? Ребенок? Разница в возрасте? Так вот, меня, — подчеркнул он, — меня это не пугает и не волнует. И вообще это мое личное дело, понимаешь?
— Твое личное дело?! — закричала совсем уже визгливо Вера Николаевна, забыв про открытые окна и прохожих. — Пока ты учился и мы с отцом деньги посылали, это было наше дело, а теперь, когда ты вздумал на какой-то старухе жениться, так это твое личное дело?
Виктор вскочил, отбросил стул и тоже закричал:
— Если ты хочешь, чтоб я разговаривал на эту тему, то говори об Ольге уважительно, как она того заслуживает!
— Я? Уважительно? О всякой… всякой… — Вера Николаевна запуталась, и Виктор воспользовался этим, выскочил из комнаты, громко хлопнув дверью. Шаги его простучали по крыльцу — и все.
Вера Николаевна от ярости не могла прийти в себя. Из-за какой-то дряни устроить матери скандал! Ну, погоди! Погоди, сынок! Ты еще спохватишься…
Она лихорадочно собиралась на работу. Теперь по милости дорогого гостя, жданного-пережданного, у нее руки будут дрожать. Как она будет делать инъекции больным, тем более — внутривенные? Он даже не подумал о том, что мать не полы подметает, с людьми работает. Ах ты…
Из поликлиники она позвонила мужу, велела ему после смены зайти к ней. Обязательно! Когда он, забеспокоившись, спросил, что случилось, она сухо ответила, что это не телефонный разговор, но все-таки предупредила:
— О Викторе надо поговорить. Жду.
Егор Сидорович работал на стекольном заводе. Там он был видным человеком: шутка ли — проработать тридцать лет. Пришел желторотым учеником в грохочущий, с адскими кострами в печах стекловарочный цех, после фронта снова туда вернулся. И теперь — сменный мастер, парторг основного на заводе профилитового цеха. С ним считаются, без него не обходятся никакие перемены на заводе, никакие новшества в технологии, даже если это не касается непосредственно его цеха профилита.
Дома же все решает Вера Николаевна единолично. О чем бы она ни советовалась с ним — естественно, если это касалось чего-то серьезного: больших покупок, ремонта дома, поездок, — все равно, иногда и выслушав его мнение и даже без возражений, поступала она только так, как сама находила нужным. Егор Сидорович смолоду к этому привык и никогда не возражал против такого порядка вещей.