— Люди сначала с родителями советуются, — напомнила Вера Николаевна.
— Это бесполезный разговор, сама знаешь, советоваться было ни к чему.
Конечно, Вере Николаевне хотелось увидеть «эту женщину». В конце концов, надо же знать, из-за кого погубил Виктор свою жизнь, И не только свою — покалечена жизнь и Веры Николаевны: весь остаток жизни страдать из-за его поломанной судьбы. Не выбросишь же единственного сына из сердца. Легко было раньше, когда их было по десятку. Раньше вообще растить детей было куда проще: родителей боялись. Боялись материнского проклятия. Страшнее смерти это было. А теперь что? Ничего не боятся. Не жалеют ни мать, ни отца. Все делают так, как им самим хочется. Ни с чем не считаются.
— Целоваться с ней я, само собой, не стану, но разговаривать еще с людьми не разучилась… со всякими приходится.
Виктор опять взъерошился, но Егор Сидорович сжал его руку у локтя:
— Приходите. Все будет в порядке.
Вера Николаевна приготовила ужин. Не то чтобы парадный, но все-таки такой, чтоб та сразу почувствовала, что уж готовить, как Вера Николаевна, кормить Виктора, как Вера Николаевна, ей нечего и думать.
Она знала, что та… нет, так нельзя, надо заранее себя подготовить, так можно и сорваться поневоле. Между интеллигентными людьми не принято собачиться. Ее ведь… Ольгой зовут. Господи, как трудно произнести такое простое имя. Ольга. Ольга. Да, так эта Ольга — инженер, как и Виктор. Да еще из большого города. Незачем ронять себя перед ней.
Занимается ли она вообще кухней? Домом? Вряд ли. Если бы занималась, не до парней было бы. Иначе как бы это она ухитрилась прибрать к рукам Виктора.
Все было готово. Но Вера Николаевна вдруг вспомнила, что теперь принято пить сухое вино. Мода такая, потому что всерьез кому же эта кислятина может нравиться? Водка есть, наливка тоже, но, может, она… Ольга… пьет только сухое? Будет без вина сидеть, как сыч на всех поглядывать. Еще потом вдобавок ко всему и в скупости обвинит.
Вера Николаевна отправилась в гастроном.
Пока она шла туда да обратно, пока там постояла в очереди, прошло, наверное, не меньше часа. Да она и не торопилась, хотела, чтоб та… мм… ну сколько раз можно себе говорить: не «та», не «эта», а Ольга. Ольга! Ольга! Пусть эта — тьфу, опять! — Ольга увидит, что не больно-то ее и ждут. Заняты своими делами, а между дел и ее встретят. (Откуда ей знать, что Вера Николаевна пошла за вином специально для нее?)
Когда она подходила к дому, в открытые настежь окна услышала смех. Женский смех. Непритворный, от души. И тут же, сразу вслед, смех Виктора и… ну да, конечно же, басок Егора. И вот как взорвались — засмеялись уже все вместе, громко, взахлеб. Детский звонкий голос прорывался сквозь этот смех: «Смотрите, смотрите!»
Вот так так! Не только не волнуются, ждут, когда придет хозяйка, а нагло, бесцеремонно хохочут. Над чем бы это?
Неслышно войдя в дом, Вера Николаевна легонько, едва-едва приотворила дверь из кухни.
На диване сидела молодая женщина… неожиданно молодая. Хотя, конечно, почему бы ей в ее годы быть старой? Впрочем, моложе своих лет… Еще бы, живет в таком городе. Есть возможности. А так… ничего особенного. Не урод, конечно… Круглолицая, глаза серые. Волосы, правда… про такие говорят — роскошные. Цвет… рыжеватый, что ли…
Женщина держала над полом вытянутую руку, а к ее руке, стоя на задних лапах — просто чудо какое-то, — тянулся кот Мурза. Кот, который никого не признавал кроме Веры Николаевны. Он бы с голоду сдох, но не принял бы подачки от чужого. Да и от Веры Николаевны принимал пищу и ласку, как султан какой. Сам никогда ничего не просил, не ластился, позволял лишь за собой ухаживать, и то пока это ему не надоедало. А тут! Как простой котенок, прыгает на задних лапах и даже кружится, когда холеная — странно, что без колец, — наманикюренная рука вращается над ним. Что это? Не поверила бы, не увидав.
Может, для них для всех это было и забавное зрелище, раз уж так они смеялись, но для Веры Николаевны — нож по сердцу. Она вошла в комнату и первое, что сделала, прикрикнула на кота:
— Брысь! Пошел вон отсюда.
Получилось, кажется, чересчур горячо.
Ольга покраснела и встала.
— Здравствуйте, с приездом, — любезно сказала Вера Николаевна, слегка растянув губы, что означало улыбку, но руки не подала. Потом взглянула на мальчика.
— Здравствуй, тебя как зовут?
Мальчик вряд ли что понимал в сложных взаимоотношениях взрослых, но оживление сбежало с его лица и он, серьезно глядя в глаза Вере Николаевне, сказал: