Тогда Вера Николаевна просто удивилась — у них не приняты были такие нежности. А сейчас вот все вспомнила — и взгляды ее, и как подчинился он ей.
Все мужчины подчиняются своим женам, мужчины ведь что дети, но чтобы так вот — с радостью!
Умри Ольга — и Виктор будет несчастен.
Умри она — и Егору будет всего лишь трудно, неудобно жить.
Откуда она взяла, откуда взяли люди, что путь к сердцу мужчины ведет через его желудок и штопаные носки? Нашла она этот путь? Что она знает про своего Егора? Ну вот хотя бы… хотя бы какой цвет он любит? Вчера Ваня закричал: «Мама, твой любимый — малиновый!» — это когда ей чашка малиновая досталась. А какой у Егора любимый цвет? Синий, зеленый? А он, знает ли он ее любимый цвет? Впрочем… какой в самом деле у нее любимый? Серый. Нет, голубой. Да, пожалуй, голубой. То, что надо капусты в этом году побольше заквасить, потому что цены на рынке взбесились, — об этом она Егору говорила. Что пора пружины в кровати подремонтировать, чтоб узнал, нет ли на заводе умельца, — тоже говорила… А вот что она гитару слышать не может: сердце переворачивается — покойного отца напоминает, — говорила ли ему когда? Что ей иногда приходит в голову блажь — волосы распустить да и ходить так, русалкой, целый день, — говорила?
Нет, лучше не думать, а то додумаешься до того, что все их двадцать пять лет вроде как Мурзе под хвост.
Вера Николаевна спохватилась, что держит ноги в давно остывшей воде. Какие там ясные мысли!
— У нее родные-то есть? — спросила она у Виктора, когда он на другой день забежал за шахматами.
— Ты про Ольгу спрашиваешь? — холодно переспросил он.
— Конечно, про кого же еще.
— Так бы и говорила, что про Ольгу. Мать у нее, отец, два брата.
— И как они на тебя смотрят?
— Как они могут смотреть? Каждому ясно, что я для Ольги не находка. Молчат.
— То есть как молчат? Не разговаривают, что ли? — встрепенулась Вера Николаевна.
— Почему не разговаривают? Разговаривают. Просто не того они ждали для дочери:
— Интересно, какого же они принца ждали? — возмутилась Вера Николаевна.
— Принца не принца… скорее короля. Посолиднее то есть.
И не удержал счастливой улыбки.
— Мне и самому все не верится, что Оля моя жена.
— Нечего принижать себя, — вскипела Вера Николаевна, — ты и не такую мог найти.
— Вот именно, не такую, — подтвердил Виктор. — Такой больше нет.
Пока он рылся в своем секретере, Вера Николаевна громыхала на кухне. Господи, да что же это такое? Почему так несправедливо устроена жизнь? Тут стараешься, из кожи лезешь…
Она опомнилась, когда вода из крана стала переливаться из кастрюли на пол, брызнула на ноги.
Вера Николаевна завернула туго-натуго кран, вытерла руки полотенцем и решительно пошла к Виктору.
— Вот что… Раз уж вы все равно женаты, живите здесь. Нечего людей смешить.
— Если ты из-за людей… — сказал непримиримо Виктор.
Ну что с ним делать?! На каком языке говорить, чтоб они понимали ее?
— Вспомнишь меня, когда собственные детки вот так вот разговаривать с тобой будут, когда хлебнешь с ними горюшка… — Голос у Веры Николаевны невольно дрогнул.
— Да ладно, мать, — пробурчал Виктор, — я ведь ничего, я понимаю.
— Понимаешь ты, как же, — махнула рукой Вера Николаевна. — Сколько у вас от отпуска осталось?
— На ту пятницу билеты взяли.
— Это сколько же? Восемь дней всего? Вечером и переезжайте. За такой срок и поговорить толком не успеем, не то что поссориться.
Вера Николаевна самой себе не хотела признаваться, что торопится успеть пожить рядом с Ольгой, понять что-то для себя. Ведь жизнь ее с Егором еще не вся.
Ночью
ида протерла чистые стенки стеклянного шкафа с инструментами, аккуратной стопкой сложила бланки для рецептов, огляделась и вышла в коридор. Пелагея, стоя на коленях, растапливала печь.
— Принести еще дров? — спросила Лида.
Пелагея не ответила, и Лида поняла, что дров не надо и что Пелагея не в духе. Она постояла, наблюдая, как сердито потрескивают дрова, надела пальто и отворила наружную дверь.
Было уже совсем темно. Пощипывало нагретые у печки щеки. Хоть бы Зойка зашла. Грубая она, конечно, но все-таки… веселее с ней. Лида повернула голову и испугалась. Неужели пожар? Над горизонтом вставало что-то пылающее и громадное. Выше… Выше…
Луна? Да нет, не может быть. Такой не бывает. И все-таки, быстро выкарабкавшись из-за горизонта, вылезла неправдоподобная, невиданных размеров луна. Вылезла и застыла оранжевым диском… Никогда такой не видела в городе. Даже в театре.