И научилась. И полюбила свою работу. Даже не раз пожалела, что многие годы убила зря, сидела дома, когда могла — она сейчас это видела — немалого достичь, просто в голову не приходило пойти работать. Работают, считала она, те, кого не может обеспечить муж. Или уж какие-то… слишком эмансипированные. Те, которые в свое время ходили в кепках, а то даже и в брюках. Дома и так набиралось достаточно дел. Хоть и нанимала она женщину — мыть полы, стирать, делать уборку перед праздниками, а все равно сама не сидела сложа руки. Виктор любил видеть ее хорошо одетой и чтобы в доме был уют. И она создавала этот уют. Своими руками вышила все занавески, массу подушечек на диван. А сколько приходилось тратить времени, чтобы достать красивую посуду, мебель. Словом, дом у них был полная чаша. Она и в этом добилась, чтоб все ей завидовали. Как завидовали ее нарядам, ее прическам!
Работа секретаря нелегкая. Сколько людей за день проходит через приемную. К ней обращаются за талонами в столовую командированные и свои исполкомовские работники, потому что именно у нее хранятся эти талоны. К ней же обращаются по поводу жилья, за ордерами на обувь, одежду. Правда, эти ордера распределяет не она, а местком, но, во-первых, она тоже член месткома, а во-вторых, ордера сначала приходят в исполком, то есть опять же к ней. Она первая узнает, сколько их, на что они. Естественно, от нее немало зависит, и люди это прекрасно понимают. Упаси бог, она не злоупотребляет ничем, но когда ты можешь сделать кому-то что-то хорошее и ты же можешь не дать этим хорошим воспользоваться, например, какой-нибудь хамке вроде Егорушевой, — то жизнь кажется более осмысленной, интересной, и не так уж страшно, что ты «брошена». Кончится война, можно будет позаботиться и о личной жизни. А пока нужно думать, чтоб благополучно дожить до конца этой проклятой войны, не опуститься, не потерять себя. Наоборот, теряя с возрастом одно, приобрести другое: допустим, влияние, нужные связи. Она знает, как это важно в жизни. Как пригодится для Жени. Только бы с ним — тьфу-тьфу — ничего не случилось.
Сегодня Ирене предстояло отпечатать доклад председателя для пленума райкома. Печатать надо, само собой, без орфографических ошибок, густо усеявших рукопись, но, как обычно, доклад надо еще выправлять и стилистически.
Старый председатель исполкома ушел на фронт. Ирена его не застала, слышала, что то был энергичный и умный человек. Теперь на его месте Григорий Иванович — больной туберкулезом председатель, бывший конечно, Урезовского сельсовета. Деловой, хозяйственный, а вот с грамотой не в ладах. Не удивительно, сам говорил: церковноприходская школа — все его образование. Ирена же еще перед той войной, германской, закончила городское училище. Учились там шесть лет, но это было все равно что по-нынешнему семилетка. А в семнадцатом году закончила заочно курсы бухгалтеров в Либаве, «прошла полный курс двойной итальянской бухгалтерии и коммерческих знаний», как было сказано в аттестате. Так что естественно, что Григорий Иванович относится к ней совсем не так, как относятся к обычной секретарше: никогда ничего не требует — только просит, и вообще частенько советуется с ней. Не впрямую, конечно, советуется, а… рассуждает при ней вслух. А она подсказывает, если знает, что подсказать. Иногда они даже спорят. Разумеется, когда нет посторонних.
Словом, Ирена совсем не жалеет, что ей приходится тратить дополнительное время на исправление ошибок Григория Ивановича. Зато она всегда, когда надо, может уйти пораньше с работы, случилось и раз опоздать. Как-то даже отпросилась на весь день съездить в областной город.
Она намеренно не стала читать письмо сына, чтобы успеть перепечатать хоть полдоклада, а то расстроится опять, будет не сосредоточиться.
Работалось трудно: как-никак — пленум, и надо было подолгу думать, чтоб облечь неглупые мысли Григория Ивановича в грамотную форму.
И тут в дверь заглянула колхозница.
Еще не старая, одетая, как и большинство деревенских женщин в эту военную пору, в ватник, подпоясанная ремнем, в резиновых сапогах. На голове полушалок, видно в сундуке хранит на праздничный день: складки слежались так — ввек не разгладишь.
Вошла, и сразу запахло коровником.
— Доярка? — спросила Ирена.
— Ну! — сказала женщина. — Парься не парься — все одно узнают.
— Если вы к председателю, то его сегодня не будет.