Она тогда приехала к матери забрать Женю. Женя закончил седьмой класс, и Виктор настоял, чтобы она взяла его домой. Он давно просил ее это сделать, но она не сдавалась. Прежде они довольно часто переезжали, и ей легко было его уговаривать, что мальчику нужно учиться в одной постоянной школе, чтобы он не стал второгодником. Виктор ворчал, что это не помеха — разные школы, но все кончалось одними разговорами, тем более что сам он бывал занят на работе до самой ночи. И вот родился малыш. Как Ирена не хотела второго ребенка! Словно чувствовала, что не жить ему. Хотела пойти на операцию, так Виктор взвился: «Хочу дочку, и все». А родился мальчик. Нельзя, конечно, сказать, что Ирена невзлюбила его. Просто… просто он не доставлял ей радости. Она считала себя идеальной женой, хозяйкой, считала делом чести иметь такой дом, куда муж с гордостью, в любое время, не предупреждая, мог привести кого угодно. Хоть наркома. А тут маленький ребенок — пеленки, халаты… Она почувствовала, что хиреет, вянет без внимания, без возможности заняться собой.
Нашла как-то няньку — к соседке приехала племянница из деревни. Но скоро пришлось ее рассчитать: Ирена застала ее, когда она стащила из буфета крыжовенное варенье, приготовленное матерью особым способом. Варенье это имело красивый ярко-зеленый цвет, за что и называлось изумрудным, и нежнейший вкус. Как его варить — знала только мать: ей рассказала о нем бабка, бывшая горничная фрейлины двора. Варенье подавали к царскому столу и рецепт его держали в секрете. Бабка и с мамы взяла слово, что она никому его не откроет.
Варенье варили несколько дней подряд, добавляя по строгому счету вишневые листья, и в последний день клали туда кусочек какого-то корня.
Ирена берегла изумрудное варенье для особых случаев. А эта деревня налила себе целое блюдце и с хлебом, как кашу какую, сидела и жрала, аж за ушами трещало.
Ирена тут же позвала ее тетку, показала улики и сказала, что воровку держать не намерена. Тетка же, вместо того чтобы проучить племянницу, пока ее можно чему-то еще научить, устроила Ирене скандал. Мол, из-за варенья нечего срамить девку. По дурости, не понимая, что так и начинается: сегодня варенье, завтра деньги… Потом Ирена слышала, что девчонка устроилась куда-то на фабрику, стала вроде бы ударницей. Бог с ней, давно это было.
…Она приехала за Женей, тая надежду, что мать, которая вырастила Женю и привыкла к ребенку в доме, сама попросит Ирену отдать ей маленького. В обмен, так сказать…
Отчим умер давно, матери было, конечно, скучно одной в доме, а с ребенком у матери получалась как бы семья. В то же время ей, Ирене, облегчение. Тем более, мать жила в достатке, шила на дому и, хоть платила за это большой налог, в убытке не оставалась. Недаром она была ученицей самого Воронова. Клиентки платили ей в два раза больше, чем обычным портнихам, да еще чуть ли не дрались, чтобы попасть к ней. У матери был отличный дом, не требовавший ремонта, огород, сад. Сама она не работала ни в саду, ни на огороде, для этого у нее была Марфуша — женщина лет пятидесяти. Ночью Марфуша спала на печке, а днем делала всю черную работу. Вообще-то она была прислуга, но так как жалованья она не получала и даже ходила на работу в какую-то инвалидную артель, то никто ни к чему придраться не мог — квартирантка, и все. Мать ее кормила, давала ночлег. Та была не совсем нормальная, что ли, почти не говорила, хотя слышала все и фыркала, как лошадь, если что ей не нравилось. А не нравилось ей многое, так что фыркала она целые дни без перерыва. Но работала зато истинно по-лошадиному. Неизвестно, куда она делась в начале войны. Исчезла куда-то, и все. Никто ее не искал — кому она нужна.
Ирена твердо рассчитывала, что мать, понимая, что ей с двумя детьми не справиться, возьмет маленького Виктора, и потому старалась приучить ребенка к бабушке. Та ласкала ребенка, играла с ним, но про то, чтоб оставить его, ничего не говорила. Время шло, и Ирена начала злиться, потому что Виктор — муж — звал ее уже домой. Без нее он, видите ли, не мог прожить и десяти дней. Самой заговорить с матерью о ребенке не хотелось. Одно дело — она сама предложила бы, другое — просить ее. А вдруг мать скажет, что не может, что ей тяжело, что тогда? Ссориться? Вроде бы совестно: она вырастила Женю и не обязана была брать второго, начинать все сначала. А упрашивать… Ирена никогда в жизни никого не упрашивала: не любила, да и не умела.
Она принарядила ребенка и пошла с ним на реку, где загорала эти дни. Хотелось приехать домой с красивым золотистым загаром. Странное дело: почему-то именно на этой речке получался такой красивый загар, нигде больше. На юге становишься шоколадной, а здесь — цвета каленого ореха. Все удивляются.