Секретарь райкома стал возражать, что предложение обкома нельзя менять по своему усмотрению. Но Никита Михайлович не сдавался: «Предложение еще не есть указание» — и вызвался сам поехать в область и там доказать экономическую целесообразность помощи именно Орлу.
Ирена проворочалась всю ночь, пытаясь найти подходящее положение, чтобы наконец-то заснуть. Не спалось. Вспоминала бледное лицо Никиты Михайловича. Так вот почему он был такой. Он думал об Орловщине, наверное о своей жене, а она-то вообразила… Может быть, он смотрел на Ирену, а сам сравнивал ее со своей Татьяной? Может, каялся? За что? Ведь жена погибла, в чем ему винить себя? Нет, нет, надо как можно скорее соединиться, тогда со старым будет покончено навсегда. Легко сказать — соединиться, а как? Ведь не ей же начать с ним объяснение. Эта проклятая его робость. А вдруг не робость? — ожгло Ирену сомнение. А вдруг он не хочет? Нет, нельзя больше тянуть, надо… да, надо!.. и тогда — все. Тогда останется только оформить отношения. Он порядочный человек и сам предложит это. А она все сделает, чтобы ему было хорошо с ней. Ведь у Виктора не было оснований жаловаться на нее. Так и непонятно, что с ним случилось, почему прислал развод. Впрочем, что ж непонятного — война, разлука…
На другое утро Никита Михайлович позвонил ей, как всегда, без четверти одиннадцать, чтобы поздороваться.
— Вас еще никто не успел пригласить на Новый год? — спросила Ирена.
— Нет, никто. Вас тоже?
— Почему вы так считаете? — не удержалась она.
— Вот как? Значит, приглашены? К кому? — сразу скис он.
— Нет, нет, — успокоила она его, — никто меня не приглашал. Больше того, я не приму никаких приглашений, а приглашаю вас к себе.
Голос его сразу расцвел:
— Слушаю и повинуюсь. Будет еще кто-нибудь?
Последняя фраза прозвучала как надежда, что больше не будет никого.
— Ну, если вы считаете, что нам будет скучно вдвоем, то я, конечно…
— Что вы, вы меня не так поняли. Я совсем не хотел бы, чтоб еще кто-нибудь был, — в спешке проговорил он.
Ох и дурачок, до чего наивен, не понимает элементарного женского кокетства. Что за сухарь была у него жена?
Мелькнувшая мысль о его покойной жене подпортила настроение. Впрочем, раз он сегодня позвонил как обычно, значит ничего страшного не произошло. Минута слабости, воспоминание… Женится — не будет никого вспоминать, все забудет. Уж Ирена постарается.
К новогоднему столу нужно, конечно, вино, хороший ужин. Где все достать? На что и где обменять? Что приготовить в подарок Никите Михайловичу? Он-то вряд ли догадается сделать подарок ей. Но пусть увидит свое упущение, пригодится для будущего. Впрочем, то, что она сделает подарок, а он нет, может внести неловкость. Хорошо ли это? Над этим тоже следовало подумать. Обо всем думай, думай, голова трещит от дум и забот. Насколько легче ей было с Виктором: он все брал на себя. С ним она знала только одну заботу — лелеять себя да обихаживать дом. А как сложится у них с Никитой Михайловичем? Хорошо еще, если он при своем беспомощном характере будет полностью доверять ей, слушаться ее. А если нет?
На днях от Жени пришло письмо, которое ее удивило и обрадовало. «Августа пишет мне, — сообщал Женя, — что она не захотела остаться в Шабанино, побоялась быть тебе обузой. Узнаю свою Августу, вечно думает обо всех, только не о себе. Я ее, конечно, отругал. Но ничего, приеду — наведу в доме порядок. Мама, в январе она должна родить. Если ты не сможешь к ней поехать, вышли ей посылку. Сама знаешь, что ей там надо будет. Адрес такой: Иркутск, улица Декабристов, 25».
Все-таки у этой Августы, несмотря ни на что, есть определенная порядочность. Или она, как фронтовичка, понимает, о чем можно писать на фронт, о чем нельзя? А может, и совесть заговорила: зачем ссорить мать с сыном? Только за то, что мать оказалась умнее, сразу все поняла? Возможен и такой вариант: она побоялась, чтобы однополчане не узнали, что ее выгнали, с позором выставили за дверь. В общем, хорошо, что Ирена так и не писала ничего: все получилось к лучшему.
До Нового года оставалось всего пять дней, и Ирена отправилась на рынок, чтобы выменять к праздничному столу вина. Пришлось пожертвовать совсем еще хорошей батистовой кофточкой с защипами на груди. Жаль было, конечно, но какой другой выход? Вряд ли Никита Михайлович принесет. Откуда ему взять? Денег на это надо уйму — а что у него есть, кроме зарплаты? Менять ему нечего. Так что приходилось рассчитывать только на себя.
И вот он наступил — последний день сорок четвертого года. Ирена постаралась сделать все, чтоб хоть на этот вечер обоим забыть, что идет война.