Выбрать главу

Дочь он полностью предоставил матери. А вот сына он как мог приобщал к мужским занятиям. Про себя он немножко расстраивался, что сын растет слишком нежным. Его осторожность казалась граничащей с трусостью, медлительность — с неповоротливостью, даже его голубоглазое круглое лицо было слишком девичьим. Похож на свою сестру. А Михаилу хотелось бы, чтоб он был черноглазым, поджарым, с острой хваткой, цепкостью… Он понимал, что глупо привередлив: и он, и Наташа имели чисто славянскую внешность, откуда, взяться черным глазам? И вообще, какого рожна ему надо? Плохо, что ли, что сын — не драчун, не забияка, у него много товарищей… И все же старался делать все возможное, чтобы как-то «омальчишить» его. Зимой ходил с ним на лыжах, заставил записаться в спортивную секцию. Летом учил плавать на длинные дистанции — вырабатывал выносливость.

Дня за три до отъезда они решили с сыном подняться в горы. Взяли рюкзаки, положили туда еды, бутылки с водой, нож, спички, свитера и отправились.

В горах дул свежий ветер, и шагать по хорошо укатанной дороге было одно удовольствие. Сверху хорошо просматривалось море, дымка на горизонте, почти игрушечные корабли. Изредка им навстречу шли люди: иногда это были загорелые дочерна женщины с корзинами винограда, иногда отдыхающие. Попался ларек, где Михаил решил выпить стакан молодого светлого вина.

Не так уж ему хотелось пить, скорее для полноты ощущений. От вина стало бодрее, и Михаил пожалел даже, что детям нельзя пить этот удивительный напиток.

— А знаешь, — сказал он сыну, — давай-ка махнем по прямой вверх, что мы, как старики, по дороге бредем.

— Давай, — подхватил сын. — Я, пап, теперь ничего не буду бояться. Я так решил: скажешь прыгнуть с третьего этажа — прыгну, ты за меня не переживай.

Михаил охнул про себя.

— Да ты что, Толяй, с чего ты взял, что я переживаю? А с третьего этажа только дураки прыгают. Зачем это нужно — ноги переломать?

— Да нет, пап, я так просто сказал, но все равно, ты не беспокойся, я решил теперь ничего не бояться.

Они стали карабкаться вверх, цепляясь за какие-то кусты. Иногда Михаил преодолевал какой-нибудь отвесный участок и, укрепившись там, подтягивал за руку к себе сына.

— Пап! Посмотри, море какое! — закричал Толик, когда они взобрались на просторную террасу с мягкой, совсем северной травой и невысоким кустарником. — А я не знал, что море такое синее!

— Да, хорошо здесь, — вяло соглашался Михаил. — Ты есть не хочешь? А то поешь, пока я полежу. Устал что-то.

Коварное вино, взбодрив в первые минуты, вдруг начало как свинцом заливать каждую жилочку. Он устал сразу, вдруг.

— Мы же совсем немного прошли, — удивился Толя, разочарованно глядя на отца.

— Это от вина. Я думал — пустяк, виноградный сок… Не будь дураком, не пей никогда. — И провалился в никуда.

Снилось ему что-то хорошее. Он почувствовал, что просыпается, хотя с губ еще не сошла улыбка. Так бывало только в юности. Еще не окончательно проснувшись, он почуял нежный полузабытый запах. Не открывая глаз, он пытался вспомнить, что это за запах, и уже начал волноваться, предчувствуя что-то. «Наверное, этот запах снится», — подумал он и открыл глаза.

Над ним без единого облачка синело небо. Запах не исчезал. Он повернул голову и на уровне глаз увидел что-то розовое. Он чуть отодвинулся, чтоб разглядеть его… и увидел цветок шиповника.

Словно небо рухнуло и придавило его всей своей тяжестью. Стало трудно дышать. Он оглох, сердце сжалось так, как было однажды, когда он сорвался в пике и казалось, что это последние секунды.

Потом вдруг отпустило, и он почему-то стал отчетливо слышать звуки, которые до этого сливались воедино в музыку дня. Он услышал каждого кузнечика отдельно, услышал пение каждой пичуги, услышал далекий женский голос, зовущий ребенка, урчание никак не заводящегося мотоцикла где-то там, внизу, хор мужских голосов по радио и перебранку шоферов на дороге.

Каждой клеточкой тела он почувствовал тоску, зов, боль. Он понял, что немедленно, сегодня же должен поехать в Джанкой, чтоб увидеть Тайку. Адрес ее он нашел в бумагах матери, разбираясь в них после ее смерти. Зачем она хранила его — он не знал, но сам запомнил его с первого раза.