— На вот, — сказала она, обращаясь к Жанно. — Ты точнее меня бросишь.
Жанно усмехнулся.
— Наш огневой рубеж, — сказал он, и их четверка с радостным нетерпением стала ждать парада.
Жанно убивал время, иногда изымая из карманов зрителей то платок, то бумажник и складывая их в свои.
В основном парижане остались вне этого триумфального шествия, предпочитая игнорировать нанесенное им пруссаками бесчестие. Чаще всего они, как Эмиль Сен-Клер, проявляли высокомерное презрение к этому мероприятию, но среди тех, кто при осаде вытерпел больше других, кипела ярость от унижения, и Элен видела вокруг себя изможденные злобные лица, готовые глумиться над идущей парадом армией.
Элен ощутила в груди ком страха, когда увидела, как они ждут, и почувствовала, что через толпу сейчас не протолкаться. Что, если будут волнения, как тогда на площади Бастилии? Жанно ей об этом рассказывал, и это звучало волнующе и патриотично — раньше, но не сейчас, когда она оказалась в самой гуще событий и ее обуревал страх. Элен тревожно огляделась, гадая, сумеет ли пробиться прочь до того, как начнутся беспорядки, но страшно было потеряться или быть раздавленной толпой. Наверное, безопасней будет держаться рядом с Жанно, и она вцепилась в его куртку, чтобы не упустить.
— Уже недолго. Слышишь оркестр? — раздраженно бросил он, повернувшись к ней.
И Элен вдруг услышала громкую военную музыку и, несмотря на страх, воспряла духом. Да, она, дочь Сен-Клеров, осмелилась выйти и выразить свое недовольство вторжением пруссаков в Париж.
И пруссаки пришли — под оглушающие звуки труб и барабанов, ведомые молодым офицером и шестью конниками. Лошади шагали по Елисейским Полям, высоко поднимая ноги, а за ними шли войска. Элен смотрела круглыми глазами, как идут солдаты, колонна за колонной. Некоторые верховые держали пики с синими и белыми вымпелами, развевающимися на ветру. За ними шли другие, в светло-синих мундирах, и еще — в парадных белых мундирах и шляпах с перьями, марширующие пехотинцы, и снова кавалерия и лошади, фыркающие от возбуждения.
Элен была заворожена разнообразием и великолепием всех этих мундиров, которые ничего для нее не значили, но вызывали изумление своей пестротой. Несмолкающий шум и многоцветность идущих бесконечным, казалось, потоком колонн: марширующие сапоги, стучащие копыта, звон сбруи — все это ошеломило враждебную толпу, выстроившуюся по обеим сторонам шествия.
Приветственные крики слышались редко — это шла армия вторжения, — но люди смотрели, как колонны сворачивают к площади Звезды и проходят через Триумфальную арку, и в толпе не смолкал гневный ропот. Люди на улицах чувствовали, что их предало собственное правительство, то самое, которое еще даже не вернулось из изгнания. Настроение у народа было зловещее, слышались гневные выкрики, которые тонули в общем реве неодобрения и грохоте, производимом парадом. Элен уловила это настроение и тоже стала выкрикивать — высоким голосом с использованием новых для нее слов, только что перенятых у толпы, но ее оскорбления потонули в грохоте колес проезжающих мимо пушек.
Вдруг возле Элен произошло какое-то движение — это один из ее спутников метнул кочан вонючей капусты и тухлое яйцо в сторону проходящих солдат.
Бросок послужил сигналом, и все трое мальчишек, плюя на последствия, обстреляли ненавистных пруссаков, пятная их принесенной с собой гнилью. Жанно, оскалившись по-волчьи, протянул мешок Элен. Она залезла в него и, вытащив пару гнилых яблок, изо всей силы метнула в проходящих солдат. Несколько стоявших поблизости зрителей встретили это приветственными криками, но тут же стало понятно, что боевой запас достался не пруссакам, а национальным гвардейцам, выполняющим свой мрачный долг, стоя между публикой и завоевателями. Однако крики одобрения не стали тише: в последнее время Нацгвардия не могла похвастаться популярностью среди народа.
Элен в радостном волнении выхватила из мешка еще яблок и повторила броски, один из которых оказался удачным: яблоко попало в затылок национальному гвардейцу, вызвав его гневный рев. Гвардеец обернулся и зашагал к ребятам. Одного взгляда на его пылающую красную рожу для Жанно было достаточно.